Услыхав хриплый прерывающийся шепот, насторожился. Возле догорающего костра сидели Мадарип-ишан и Гузархан-хальфа.
— Зачем набросился на мальчишку-кяфира? — хрипел ишан. — Умный человек никогда не будет поступать так опрометчиво.
— Хе-хе, он напал на вашего посланца, ишан-ака, — оправдывался Гузархан. — Если бы я не заступился, что было бы?
— Пусть, если у этого посланца — ни силы, ни ловкости. Подрались бы сопляки и разошлись… Что теперь?
— Откуда знаю, ишан-ака? Исчез куда-то мальчишка… Нет его на том месте, — мрачно проговорил Гузархан.
— Вот что делает глупость! Завтра он приведет милицию, собак-ищеек, и нас переловят, как глупых перепелок. Что молчишь?
— Простите, ишан-ака.
— Часто приходится прощать тебя.
Обгорелой палкой ишан поковырял в костре, затем достал из-за пазухи табакерку, сделанную из маленькой тыквы, бросил под язык щепотку насвая[4]. На болоте проснулась выпь, неуверенно ухнула, словно для пробы голоса и, помолчав, заревела. Ей откликнулся трескучий голосок чирка. Гаркнув, слетел с шатра петух. Постояв с минуту, вдруг закричал и, прижав к земле голову, юркнул под шатер.
— Ф-фу ты, нечистая сила! — вздрогнул ишан.
Мадарип-ишан вздохнул и толкнул в бок задремавшего Гузархана.
— А где тот сумасшедший? Почему о нем не беспокоишься?
— Не знаю, ишан-ака, — проворчал Гузархан. — Он совсем ничего не говорил. И глаза у него были тусклые, как у мертвеца. А потом… Может, волки…
Роман даже о боли своей забыл. Он догадывался, о ком говорили «святые». О Душанбе! Значит, все правильно, что рассказывал дедушка Тургунбай — Душанба из одной с ними шайки, такой же «святой», как и эти. И такой же дикий… А потом, наверно, он ушел, понял обман и — задний ход? Эх, куда я попал?!. А может, все это мне кажется, снится, а не происходит наяву?..
— Убедиться надо, какие волки съели его, — вздохнул ишан. — Ох-хо, аллах милостивый, услышь нашу молитву, отведи горе от моих братьев. Мальчишку разыскать!
— Как это сделать, ишан-ака?
— Ты меня не спрашивал, когда набрасывался на него. Я ничего тебе не скажу. Думай сам.
— Что можно придумать? Я найду его, а потом что?
Мадарип-ишан не ответил. Но Роман почувствовал, как все в нем обмякло. Стало жарко. Он задыхался от запаха прелого камыша и мышей. Казалось, что эти мягкие и гадкие мыши лезут на него со всех сторон, пищат, кусаются. Он прижался к Саидке.
— Про тебя говорят, — шепнул Саидка.
Роман ничего не ответил. Он подумал о другом: Саидка не спит и так же, как он, слушает. Значит, Саидку что-то волнует, ему тоже не спится, и думает он, конечно, не о том, как лучше услужить «волосатым» и противному старику-ишану, а о чем-то другом…
