И почему тот пришел к ней. Слишком длинен разговор и останавливает действие.
Странно или непонятно ей хотеть расстаться с друзьями. Ей довольно объяснения с Добротворским. Беневоленск<ому> надо бы распорядиться сначала с Добротв<орским>, а не перед концом.
Разговор свах надо бы отделать получше в конце. Ом должен изобразить всю трудность положения по идее их.
Надо бы финал как-нибудь. Музыка заиграла».
Островский, видимо, прислушался к замечаниям Погодина: в тексте пьесы нет никакого упоминания об университете, сделаны некоторые добавления и сокращения.
Это опять задержало пьесу, и только в самом конце декабря 1851 г. комедия была закончена.
Отправляя копию пьесы в набор, Островский написал на ней: «Имена действующих лиц набрать египетским шрифтом и без сокращений. Курсив чтобы был один. — В корректуре оставлять поля. Первую корректуру я сам буду читать».
Критика встретила опубликование комедии весьма разноречиво. Но Островский, видимо, внимательно читал замечания рецензентов. В результате, готовя текст для издания Кушелева-Безбородко, он прежде всего несколько сократил отдельные явления, о которых критики писали как об излишне затянутых; по-видимому, под влиянием замечания И. С. Тургенева о том, что свахи в последнем действии хороши, но очень уж напоминают свах из «Женитьбы» Гоголя, Островский убрал их, а в ответ на замечание критика С. С. Дудышкииа о неясности общественного положения Мерича и Милашина в реплике Милашина сделал соответствующую вставку.
Таким образом была создана новая редакция комедии, которая в дальнейшем перепечатывалась без каких-либо изменений во всех изданиях произведений Островского.
Еще до опубликования «Бедной невесты» автор читал ее в московских домах. Первое чтение состоялось в декабре 1851 г., когда Островский прочел ее у себя дома для друзей, а через несколько дней — в кружке Е. П. Ростопчиной. Последняя писала Погодину: «„Бедная невеста“ — картинка и этюд самого нежно-отчетистого фламандского рода <…> Характеры просты, обыкновенны даже, но представлены и выдержаны мастерски; девушка мила и трогательна до крайности, но, может быть, не вдруг и не все поймут это произведение, которое, впрочем, займет свое место. — У Островского комизм граничит всегда с драматическим элементом, а смех переходит в слезы: хоть тяжело — но не оставляет озлобления». Присутствовавший на этом чтении С. П. Шевырев также писал Погодину: «Я к тебе сам хотел писать о том приятном впечатлении, которое произвела на меня новая комедия Островского. Я рад за него и его дарование; это произведение рассеет все нелепые слухи, которые были на его счет.
