Дальнейшее произошло всего за несколько секунд, но я помню каждое движение. Вот полицейский отбивается от Вани. Вот к ним подбегают еще двое полицейских и, не различая в темноте, что перед ними несовершеннолетний, заламывают Ване руки. Вот я со всех ног бросаюсь к нему на выручку, не соображая, что тоже кричу, вспоминаю все итальянские слова, которые приходят на ум. Вот меня хватают за шиворот и тащат к полицейским машинам, бросают на заднее сидение и захлопывают дверь.
Через запотевшее стекло я видела, как в соседнюю машину посадили Ваню, а с ним – еще одного мужчину. Впрочем, ко мне через секунду тоже подсадили пару пахнущих перегаром болельщиков «Лигурии». Скоро вернулся водитель, и мы поехали по темным улицам.
Через несколько минут мы въехали во двор полицейского участка. Следом за нами остановилась у входа вторая машина – даже через шум мотора я различала Ванины вопли о правах и иностранных гражданах.
– Вот зараза, – пробормотала я себе под нос с досадой. – Теперь никогда отсюда не выберемся, – я верила, что если вести себя хорошо и помалкивать, то нас сразу отпустят.
Тем временем полицейские распахнули двери, и все вышли из машин.
– Почему на этой вашей Сицилии никуда нельзя спокойно дойти?! – кричал Ваня. Не слушая, его потащили в тускло освещенный полицейский участок. Меня вежливо, но так, что я и не подумала сопротивляться, попросили выйти из машины и идти следом. За мной шли притихшие фанаты. Раньше я не бывала в полицейских участках на Сицилии, но обстановка показалась мне знакомой. Такая же, как в Питере, потрепанная дверь, скрипящий линолеум, неуклюжие плакаты на стенах. И запах – сальный, сладковатый. В Питере к этому прибавлялся еще запах сырости из подвала, а здесь – запах перегретого дерева. Такие же старые стулья вдоль стен. Полицейские ловко сняли с меня и с Вани рюкзаки и бросили на сидения. Следом отправилась переноска с песчанкой, в которую я вцепилась онемевшей правой рукой. Мы шли следом за задержанными из первой машины и видели, как они, поняв, куда нас ведут, начали сопротивляться.
– С ума сошли, что ли? – завопил Ваня, становясь в дверях растопыркой. – Мы – иностранные туристы! Я в консульство пожалуюсь!
В его голосе я уловила истеричные, типично Настины нотки и от абсурда ситуации, от нелепых воплей и накопившейся усталости начала гоготать. Не смеяться, а хрипло, неестественно ржать, делая паузы, чтобы глотнуть воздуха. Все с удивлением оглянулись на меня, Ваня убрал с косяка руки, и его мгновенно запихнули в камеру. Меня и остальных завели следом, и за нами захлопнулась дверь.
