— Я вернусь через три дня, — уточнил Мопре, — у вас будет время изучить досье, собрать деньги... Мне нужно отдохнуть. Я ехал без остановок от самой границы и валюсь с ног от усталости.
Он едва не подал им руку.
— До скорого. Не сомневаюсь, мы придем к согласию... И вы еще мне скажете спасибо.
Севр поднялся, он готов был отдать все, лишь бы не думать. Особенно теперь, когда это ничего не изменит. Но воспоминания кишели в нем, как черви в мертвечине. Он натянул брюки, накинул еще непросохшую куртку, решив немного пройтись, чтобы согреться. Он вернулся на кухню и нерешительно посмотрел на сапоги. Выйти на улицу? Но куда идти? Сквозь ставни просачивался серый, словно идущий из погреба, свет, но со стороны сада ветер дул уже не так сильно. Он не без труда открыл окно, ведь рамы разбухли. Видимо, подрядчик использовал низкокачественную древесину. Или, возможно, в этом ужасном климате со временем все разрушалось: краска, цемент, металл. Он приоткрыл ставни и с опаской выглянул наружу. Сквозь пелену свинцового утра проступали здания другого крыла, сад, где блестели мокрые аллеи, бассейн, полный опавших листьев. У крыльца бесновались скатавшиеся в шарики колючки и листья. У Севра мелькнула мысль о Денизе.
Дождь перестал, облака, похожие на стелящийся дым, плыли, едва не задевая крыши. Севр тщательно закрыл дверь, устало вздохнул. Ненастье установилось надолго, возможно, не на одну неделю! Нужно было срочно обустраивать свой быт. Севр еще раз перебрал в уме свои припасы: конфитюр и печенье можно съесть, но вот остальное... Где найти консервный нож? Как глупо подохнуть от голода, когда рядом магазин! Он погрыз печенье, снял бумажку с банки конфитюра. Ложки нет, не пальцем же его доставать! До этого он пока еще не дошел. Но до чего тогда он дошел? Ни денег, ни приличной одежды нет, полная зависимость от Мари-Лоры. Что же с ним случится, если по какой-нибудь причине она не приедет через пять дней? Печенье неприятно хрустело, вызывая жажду. Пора уже включить рубильники, чтобы можно было пользоваться электричеством... Да, что с ним будет? Даже если он покажет полиции записку, которую написал Мерибель перед тем, как покончить с собой, и которая не оставляла сомнений в самоубийстве, даже если эксперты признают ее подлинность, придется объяснять все остальное. Но кто этим займется, если он сам не в состоянии ни в чем разобраться? Зачем он здесь, в этой блистающей чистотой кухне, со своим печеньем и конфитюром, грязными руками и бородой бродяги? Что мешало ему признать поражение, пойти на скандал и разорение? Он долго искал ответа на эти вопросы. По правде сказать, в глубине души он знал, что не выдаст себя. Он катился вниз, может быть, в наказание за то, что совершил когда-то? Трудно сказать. Впервые он спрашивал себя об этом. Впереди пять дней! За это время можно закончить расследование!
