Оглушительный звук резко прекратился. Следователи возобновили допрос.
Вскоре они пришли к выводу, что я слишком взбудоражена: мозговые волны стали хаотичными, и невозможно было понять, где правда, а где ложь. Меня вытащили из аппарата и воткнули в вену иглу с мощной «сывороткой правды», а затем опять и опять бомбардировали одинаковыми вопросами и слышали одни и те же ответы. Павшая духом, вконец измученная, я отказывалась произнести то, чего добивались дознаватели: что предательские мысли внушил мне отец или оба родителя.
Я не оговорила никого – ни учителей, ни превратившегося теперь в заклятого врага директора.
После ненавистного СГМ меня привязали к низкому, похожему на электрический стул креслу, опутанному проводами, и пустили ток. Разряды острыми ножами вонзались в тело. Я закричала и обмочилась. Допрос продолжился.
По сути, мне задавали единственный вопрос, периодически перефразируя его в попытке сбить меня с толку:
– Кто написал за вас речь? Кто внушил вам предательские настроения? Назовите имена сообщников.
Сигнал поступил от вашего брата Родерика. Брат уличил вас в государственной измене и подрыве авторитета властей.
От безнадежности я зарыдала еще сильнее. Из всего, что наговорили дознаватели, из всего, в чем меня пытались убедить, лишь информация о Родди – его доносе – казалась достоверной и вполне предсказуемой. Вспомнилось, как Родди жал мне руку с кривой ухмылкой, предназначенной исключительно мне.
Поздравляю, Адди!
Наутро меня выволокли из камеры и потащили в Дисциплинарный отдел.
В наручниках, со скованными лодыжками, я тряпичной куклой повисла на руках конвоиров – уставшая, измученная, ничего не соображающая.
Глубоко внутри теплилась надежда, что скоро я увижу родителей – их вызвали, чтобы забрать меня домой. Пускай не допустят на выпускной бал, или лишат аттестата, или даже отправят в Реабилитационный лагерь, где уже, по слухам, побывали ребята из моей школы, арестованные Дисциплинарным отделом по надзору за молодежью. Я была согласна на все, только бы встретить родителей, броситься к ним в объятия…
Каких-то пару месяцев назад мы праздновали мое семнадцатилетие. Безоблачное, счастливое время! До чего наивным, безвозвратно утерянным оно сейчас казалось. Одновременно с утратой этой легкости я почувствовала себя маленькой девочкой, мечтающей поскорее вернуться к маме с папой.
Естественно, никто из родителей меня не ждал. Едва ли они догадывались, что со мной стряслось, а я побоялась лишний раз спросить.
