Несколько дней спустя она не пришла вечером домой. Я нервничал, ждал до полуночи, потом перебудил телефонными звонками приятелей и знакомых — и, наверное, выглядел глупо и смешно со своими отчаянными расспросами. Затем безуспешно дозванивался в консерваторию и музыкальное издательство, хотел позвонить и в милицию, но что-то меня остановило, я побоялся опережать события. Всю ночь я не спал, не пошел на работу, не завтракал — и все ждал. В половине десятого в дверях звякнули ключи, появилась она, оживленная от ходьбы и в то же время спокойная, как будто все было в порядке вещей.
— Я заблудилась, — улыбнулась она мне.
У меня перехватило дыхание, не было сил ни о чем спрашивать, я стоял перед ней, вытаращив глаза. Потом меня охватил страх, и я испуганно пробормотал:
— Как… заблудилась?!
— Я забыла, где мы живем… Я была…
Тут бесцеремонно зазвонил телефон, я схватил трубку чуть ли не с радостью и облегчением. Меня срочно вызывали на работу: произошла какая-то поломка, встал конвейер. Вернувшись домой, я долго не уходил из кухни, убирая остатки ужина, гремел посудой и судорожно размышлял, как заставить себя пойти на звук рояля в ее комнату и начать разговор, которого в глубине души я боялся как чего-то непонятного и пугающего. Я ходил из угла в угол и не мог сосредоточиться — казалось, рояль звучит громче обычного, игра режет слух, мешая думать.
Вслушавшись, я понял, что меня неприятно поражала не сама громкость звучания, а один и тот же монотонно повторявшийся звук, не слишком высокий, не слишком низкий, но упорный и назойливый.
Я решительно прошел по коридору, толкнул дверь и — остался стоять на пороге. Она сидела, низко склонив голову над клавиатурой, и равномерно ударяла указательным пальцем по одной и той же клавише, сосредоточенно и как будто с большим интересом. Мне неожиданно вспомнилось «Der arme Spielmann»[2] — название новеллы, которую я когда-то читал; герой ее восхищался звучанием одного и того же звука. Разгоряченное, лихорадочное воображение подсказывало мне: память изменяет моей жене, нет сомнения. А что же такое музыка, как не течение звуков во времени? Мелодия складывается из звуков и определяется длительностью их звучания. Если тут же забывать о только что раздававшихся, то можно бесконечно восхищаться одним-единственным звуком как новым и неповторимым, можно им начинать и кончать целые пьесы… Да нет же, это было бы чересчур невероятно и фантастично. Но все же я спросил у нее осторожно, точно у тяжелобольной:
