— Чего ты на меня так смотришь? — усмехнулся он. — Толстый? Ты Моргунова не видел. Знаешь, раньше было такое кино? Про Моргунова, Вицина и Никулина.
Завуч вздрогнул и начал говорить:
— Простите меня, Александр Степанович, но мне кажется…
— Спасибо вам за сигнал, Аркадий Андреевич, — перебил его директор. — Я разберусь. Пусть он останется у меня в кабинете.
Когда завуч ушел, директор отложил мой рисунок и снова посмотрел на меня.
— Ну что же, давай начнем. Возьми вон там стул и сядь поближе. А то мне тебя совсем не видно… Вот так… Молодец… Ну теперь скажи мне свое имя.
— Константин.
— Константин? Очень хорошее имя. Ты должен быть постоянным человеком. Это хорошо. Ты постоянный человек, Константин? Или это только имя?
— Я не знаю, — сказал я.
Мне было странно, что мы вот так сидим тут, в его кабинете, и он задает какие-то непонятные вопросы. Потому что я ждал, когда он начнет орать.
— Не знаешь? А надо. Про себя, Константин, надо знать как можно больше. Что ты знаешь о себе?
Я смотрел на него и не знал, что ответить.
— Хорошо, — сказал он. — Пока не готов. Потом, может, еще раз спрошу. Думай. А пока скажи: что ты знаешь про свою сумку?
Я смотрел на него и уже вообще ничего не понимал.
— Дай ее мне.
Я протянул ему сумку через стол. Он взял ее, покачал на весу и улыбнулся:
— Тяжелая. Что там у тебя?
Я сказал:
— Учебники. И еще форма для физры. Мы сегодня в баскетбол играем.
— Хорошо. А еще что?
— Тетради.
— А еще?
— Ручки.
— Молодец. А еще?
— Больше ничего нет.
Я подумал: не забыл ли я там свои сигареты?
Он поставил сумку на стол и снова взял в руки мой рисунок.
— А другие у тебя есть? Там, в твоей сумке?
Я уставился на него и говорю:
— Рисунки, что ли?
Он говорит:
— Ну да, рисунки. Тебя же из-за них сюда привели. Есть еще? Покажи мне. Или ты хочешь, чтобы я рылся в твоей физкультурной форме?
Он листал мои тетрадки минут пять. Потом поднялся из-за стола, подошел к окну, постоял там, вернулся и еще смотрел пять минут. После этого отодвинул всё от себя и сказал:
— А почему у тебя одни голые бабы? Озабоченный? Сколько тебе лет?
— Шестнадцать.
— А, ну тогда понятно, — сказал он. — Собери все, сядь вон туда у стенки и подожди. Мне тут надо еще кое-что закончить.
* * *
Первый раз нормально не получается не потому, что нет опыта, а потому, что слишком долго ждешь. То есть проходит ведь года три с того момента, как ты начинаешь об этом думать. И вовсе тут не то, чтобы ты вдруг оказался с ней один на один, — смотришь на нее и думаешь: блин, у меня же нет никакого опыта.
