— Знакомая моего отца.
— Слушай, вот батя у тебя молодец! С виду уже пердун пердуном, а телки вокруг него — самый цимес. Липнут молодые на старичка. Надо взять у него консультацию.
— Ей сейчас, наверное, лет пятьдесят.
— Да? — Он полностью отвлекся от дороги, чтобы внимательнее вглядеться в ее лицо. — А почему так молодо выглядит? Прикалываешь меня? Слушай, какой-то ты сегодня странный.
— Смотри на дорогу, а то врежемся во что-нибудь.
— Да я-то смотрю. А вот ты про телку мне рассказать не хочешь.
— Нечего рассказывать. Я тогда маленький был еще.
А теперь я большой. Генка тоже. Выросли и ездим по вокзалам — ищем Серегу. Которого нигде нет. Ни бомжи, ни милиция — никто ничего не знает. А Генка ментов не может терпеть. Я разговариваю, он в сторону смотрит. Или говорит — пойду сигарет куплю. В итоге садишься в машину, и под тобой что-то вечно хрустит. Валяются по всему джипу. «Парламент» или «Давидофф». Потому что Генка только дорогие берет. Сбылась мечта идиота. Американский джип. Сигареты валяются по полу. Даже не «Мальборо». А в школе, наверное, окурки сшибал. «Слышь, чувачок. Покурим?» Разговор у ДК. Где там, интересно, фрязинская шпана тусовалась?
— Ты пацанов в детстве тряс?
Он смотрит на меня и не понимает.
— Я говорю, копейки у пацанов отнимал?
— А! Ты про это! — он улыбается, припоминая. — Ну да, конечно. А как ты хотел?
Я никак не хотел. Ясно было, что он не в музыкальной школе учился.
— Били?
— Кого?
— Тех, которых трясли.
— По-всякому приходилось. А вообще я драться любил. Стоишь, еще разговариваешь с ним, а в голове уже так… знаешь… весело. И вот тут в животе замирает… Как холодом.
На милиционере была кожаная куртка. Черная, блестящая, такая гладкая. Сидела на нем коробом и почти не гнулась в локтях. Средневековый стражник в доспехах. Кого они убивают, чтобы содрать кожу такой толщины? Тулья у фуражки, как какой-нибудь памятник полету Гагарина в космос. Маленькое смеющееся лицо, которому безразлично, что оно маленькое. Главное, что над ним кокарда. Две узких лычки. Но шире, чем возможность сказать ему: «Да пошел ты на фиг, козел!» Намного шире. Под левым глазом такая розовая пимпочка. То ли бородавка, то ли еще что.
Вот в эту пимпочку Генка ему и долбанул.
Всегда было интересно: какие люди идут туда работать? Родители приехали в Москву по лимиту. АЗЛК или какой-нибудь завод по ремонту радиоприемников. Лет двадцать назад. Родственникам в письмах: мы теперь москвичи! Когда пишешь — даже самому приятно. С этого и начинаешь письмо. Но в гости посмотреть на сынишку — не зовешь. Потому что общага. И потому что надо приютить. И не на одну ночь. Не скажешь ведь: приезжайте, у нас тут такое метро! Покатаемся на эскалаторе, а к вечеру мы вас обратно на поезд посадим. Что дома скажут? «Да какие вы москвичи? Общага, блин, чуть не в Химках. Лимита!» Сами бы тут попробовали. А мать пишет: приезжайте на внучиков посмотреть. У брата давно уже трое. Мы осенью зарезали кабана. Сала хоть немного возьмете. А Витька все пьет. Трудно у вас в Москве-то там со свининой? На конверте обратный адрес — деревня Звизжи. А в конце письма, как всегда: «Досьвидания». Слитно и с мягким знаком. И что будешь ей отвечать? Подарков одних надо везти — никакой зарплаты не хватит. Поэтому в итоге проходят все эти двадцать лет. И вот АЗЛК дал квартиру. Две комнаты. Но мать уже умерла. И дядя Витя совсем спился. Значит, надо думать о сыне. Есть еще брат, но с ним как-то не по-людски. Приезжал лет восемь назад. Выпили и подрались. Сказал: и сын у тебя такой же. А какой? Нормальный. Время настало — пошел работать в милицию. Такая вот жизнь.
