...Макар долго лежал, дыша парным духом земли, и не мог надышаться. Ни о чем не хотелось думать — охватила слабость, бездумная, тяжкая.
Голод заставил его подняться. Места были незнакомые, чужие. Показаться на глаза людям небезопасно. Куда теперь податься, Макар не знал.
Было очень тихо. Даже прекратилась стрельба на западе. У Макара мелькнула мысль, что кончилась война. Это его даже испугало. Что тогда будет с ним? Война что ни говори, а какое-то спасенье.
И вдруг он вспомнил о Коршукове. "Где он теперь? Попил, гад, крови... Погоди же, дай бог, встретимся!"
Мысль эта обожгла, придала силы. Сидоренок пошел по узкой полевой тропинке. Смеркалось. В жите кричала перепелка. Вдали черной тучей летели на ночлег вороны.
Над лесом, разрезая сумрак, вспыхнула ракета, осветив поле зеленым огнем. Когда она стала гаснуть, Макар увидел трех человек, вышедших из-за кустов ему навстречу. Он едва удержался от желания броситься в жито.
Люди подошли, поздоровались.
— Кто такой?
— Человек,— настороженно ответил Макар, думая, что убежать не сможет.
— А куда идешь?
— Домой.
Один из них снял с Макара шапку.
— Солдат? Дезертируешь?
— Нет,— ответил Макар и тут же решил, что лучше признаться: — В тюрьме был.
— А-а-а... Политзаключенный, значит. Ну-ну, иди. Большевики за Урал бегут, торопятся ваши места занять. Вот как.
Они зашагали дальше. Макар, как безумный, смотрел им вслед.
"Неужто немцы? Тогда, считай, выбрался из тюрьмы". Он повеселел. Усталости как не бывало.
За всю дорогу до Тишковки Макар Сидоренок запомнил только встречу с тремя переодетыми немцами. Больше ничего уж не помнил: ни дорог, ни тропинок, ни деревень, какие он обходил, втянув голову в плечи, словно затравленный волк.
Под утро остановился на тишковском кладбище. Оперся о железный крест и, тяжело дыша, вглядывался в очертания родной деревни. Еще только светало и все вокруг тонуло в мягких сизых сумерках, но глаза Макара видели сквозь эту предутреннюю дымку и колодец с крышкой, и две молодые березки под окном, и покосившуюся калитку, которую он недоделал, и сени без дверей, которые зимою заваливало снегом.
Немного отдышавшись, он медленно пошел в деревню. И, только перейдя небольшой овражек и ступив на бывший колхозный двор, почувствовал, что он дома. Как ни хотел утопить его Коршуков, а он выжил и вернулся в свой дом. Ага, вернулся! На, выкуси! Теперь не я тебя, а ты меня будешь бояться.
Вокруг царила тишина. Сидоренок, обивая крупную росу с картофельной ботвы, бежал напрямик к хате. Сладковатый запах ботвы и унавоженной земли опьянял, кружил голову.
