Погонщики медленно собирали сепаратор — нанизывали шляпки-тарелочки на металлический стержень, словно нарочно ошибались и все начинали сначала. Коршуков прислушался к их разговору и не выдержал:
— Меньше болтали бы, сейчас молоко принесут.
— Отстань, — лениво отмахнулся младший, Лешка. — У нас это молоко в печенках сидит. Света из-за него не видим. Другие побросали стада — и по хатам...
Коршуков, привинчивающий ручку, замер, удивленно взглянул на Лешку. Вздернутый нос, выгоревшие волосы, детские наивные глаза — мальчишка, а разговаривает! Разрушать всякий дурак умеет, а наживать!..
Лешка прикрепил резервуар, шмыгнул носом.
— Разве неправда? Вкалываем, дай бог! А ради чего? Тебе больше, чем другим, нужно? Все равно немцам достанется...
Другой погонщик презрительно усмехнулся, ждал, видимо, что ответит Лешке Коршуков. А Станислав Титович молчал. "Может, в самом деле нрав этот курносый паренек. На кой черт все это старанье? Собаке под хвост такая работа. Тут бы хоть голову сберечь..."
Подумал он об этом не впервые. Эта мысль появилась после встречи с Саморосом. Жиженский председатель сельсовета как бы бессознательно, наотмашь, полоснул словами по сердцу: "Кому гонишь?.. А о себе ты подумал?"
"Получается так, что не подумал, если каждый шпингалет упрекает, что вожусь со скотом. Ему наплевать, что я своей жизнью рискую. Лешке скорей бы до дому добраться. Да и одному ли Лешке? Ну и люди! Делай им добро, старайся, а они тебе... Впрочем, какие это люди. Лешка — щенок, молокосос. А смотри, огрызается! Разве такое он посмел бы сказать раньше? "Отстань!" Я тебе так отстану! Впрочем, что ему сделаешь? Сбрехнул и еще насмехается. Распустился. Не боится ничего".
Коршукову стало до слез обидно за свою беспомощность. Месяц назад втот Лешка и пикнуть не посмел бы, а теперь, смотри, тычет, как равному. "Ты!" Ах, шельма, мало тебя учили...
— Пошли прочь, лентяи, — сказал Коршуков, отбирая у парней тарелочки. — Сам сделаю.
Лешка вытер руки о штанину и вразвалку пошел к повозке.
— Витя, неси курево, — окликнул он другого погонщика.
— Несу, — ответил Виктор.
Коршуков думал, поглядывая на парней, улегшихся на траве под телегой: "Все к чертовой матери летит. Нет порядка и ждать неоткуда. Тут только заикнись.." Да это ведь сопляки. Таких в доброе время кнутом учить бы. А не приведи бог, вернутся ходынские шляхтичи!.. Или Макар Сидоренок. Ого, этот тихий-тихий, а за рубль двадцать не возьмешь его. Ну, а мне что? Я за свое отвечу не боясь. Яди жалко. Сидоренок ей не простит. Так что же делать?.. Дрожать?.. Ну, уж нет..."
