— Ого! — почти испуганно сказал Стригалев. — Это он сам сочинял такие вещи?
— Такие вещи не сочиняют, — сказал Василий Степанович с чувством спокойного превосходства. — Их берут из жизни, записывают… И текст сразу становится классическим трудом. Это Иоанн Богослов, был такой мыслитель. Ваш вопрос занимал людей еще тыщу лет назад.
Наступило долгое молчание.
— Василий Степанович… — осторожно проговорила Лена. — Мы тут гадали. Хотите погадать?
— Никогда не гадаю. Даже в шутку.
— Не верите в судьбу, а? — хитро подсказала Туманова.
— Вообще ни во что, — был скромный ответ с потупленными глазами. Федор Иванович удивленно на него посмотрел.
— Позвольте, но когда-нибудь вы верили? Кому-нибудь… — осведомился Вонлярлярский, трясясь от старости и изумления.
— Когда-то… Когда совсем не думал. Тут или думай, или верь… Но, товарищи, у каждого накапливается опыт. И у меня, значит, это самое…
— Еще один неверящий! — Туманова захлопала в ладоши. — И вы с нами поделитесь?
— А что делиться, дело простое, — Василий Степанович прошел к столу, уселся и хозяйским движением руки попросил себе чаю. Лена ответила чуть заметным наклоном головы.
— Я могу позволить себе верить только на основе личного опыта, — сказал Цвях, принимая от нее стакан. — Личного опыта, который, к примеру, говорит: «Дед Тимофей всегда верно предсказывает погоду». Здесь я доверяюсь своему опыту и получается уже не вера — а почитай что знание. А когда говорить про погоду берется неизвестный мне человек, тут я могу только притвориться для вежливости. Стало быть, никакой веры. Никаких призраков.
— Простите, простите… — послышался голос Вонлярлярского. Эти мысли для него были новы, и он странным образом крутил головой, чтобы они улеглись как надо. — Простите, — сказал он, — как же я могу жить в семье, если «никакой веры»?
— А зачем верить? Ты ведь знаешь, что они тебя не обманут. Простите, я хотел сказать, вы знаете. Так это же лучше, чем говорить им: «Я допускаю, что вы меня не обманете, я верю вам». Особенно, если с затяжечкой такой скажу. Нет! Я знаю вас! И безо всяких там колебаний, без веры отдаю вам все свое. Беритя! — Иногда у Василия Степановича прорывался деревенский акцент.
— И в коммунизм нельзя верить, а можно только знать? — не отставал Вонлярлярский, округлив глаза, крутя головой. Федор Иванович посмотрел на него с укоризной.
— Не можно, а нужно знать, — ответил Цвях. — Этим он и отличается от религии.
— В общем, да, конечно… А вы-то много знаете?
