— Не уходи! — испуганно зову я, видя, что небо снова становится безоблачным. — Не оставляй меня! — протягиваю руки к небу, поднимаясь с поверхности воды, и тут же чувствую, что неумолимо иду на дно. Пытаюсь выплыть, шевеля руками и ногами, но свет солнца меркнет, небо затемняет вода, и когда последние остатки воздуха сгорают в лёгких, я понимаю, что очнулась.
Рассеянно гляжу расплывчатым взглядом на какое-то светлое пятно прямо перед собой. Оно не двигается, а просто стоит на месте. Наверное, это какая-то мебель. Пробую повернуть голову и вмиг ощущаю ту самую слабость, даже хуже, чем когда я теряла сознание. В голове по-прежнему звучит голос отца, и среди затуманенного сознания виднеется его улыбка. Он улыбается мне с голубого неба. Не понимаю, что конкретно происходило в дебрях моей «отключки», но осознаю, что сейчас думать об этом не стоит. Лучше хотя бы немного осмотреться.
Первым делом хочу понять, где я. Последнее стопроцентное событие — Каллен целовал меня, когда мои глаза непроизвольно закрылись. Но сейчас я не вижу того красного свечения, что было в той спальне. Следовательно, я в другой комнате. Как я там оказалась — загадка, и разгадывать её буду я, но позже.
Пытаюсь настроить взгляд, словно прицел фотоаппарата. Фокусирую его на том самом белом пятне, которое увидела первым.
Туман в сознании не рассеивается, и поэтому, даже улучшив зрение, долго не могу сообразить, что вижу перед глазами. И тем не менее, в конце концов, мне это удается. Оказывается, примерно в пяти метрах от меня находится окно, занавешенное белыми шторами.
— Очнулась, значит, — слышу далёкий голос и безуспешно ищу взглядом его обладателя. Баритон до боли знакомый и принадлежать может лишь одному человеку. Его имя Эдвард Каллен.
Только вот сейчас его голос доносится до меня словно через толстый слой ваты. Уши будто заложило, как при посадке или взлёте самолета.
Внезапно ощущаю чьи-то пальцы на своём лице, обхватывающие нижнюю его часть и поднимающие вверх. Пальцы мужчины сильно давят на кожу, и это потихоньку приближает меня к сознательному состоянию. Взгляд становится ещё более осмысленным, а дымка в голове рассеивается чуть быстрее:
— Что ты творишь, ненормальная?
Эти слова явно адресованы мне, а голос — убийственный, это мягко сказано, полон ненависти. Моргаю около десяти раз, прежде чем вижу очертания лица Эдварда, и выделяющиеся на общем плане зелёные круги, изучающие меня. Вижу мутно, словно через воду, но лучше так, чем никак.
