Мэйди запустила руку в кармашек платья и достала крестик.
— Ты забыл его дома, — ответила она и одела мужу крестик на шею. — И я просто хотела сказать тебе, что очень по тебе соскучилась.
— Ах, моя милая любимая Мэйди, — засмеялся Тиббот. — Пошли-ка домой. Я, пожалуй, возьму перерыв от охоты, да и к реке ходить далеко. Буду, как и раньше, охотиться вблизи от дома. Мэру этого хватит.
Мэйди улыбнулась, обняла мужа, и они пошли к дому. В реке плеснула хвостом белая форель и обрызгала платок старушки, которая стояла на самой воде.
— Любовь делает самую обыкновенную душу самой яркой, — сказала она, обращаясь к форели. — Такая любовь обжигает недругов и греет любимых. Такая любовь определяет добро и зло. Будьте счастливы, Мэйди и Тиббот О’Кифф!
И с этими словами старушка исчезла, оставив после себя легкую рябь.
Каменное сердце Рори Коннолли
Жил да был в Ирландии Рори Коннолли и был он, скажем уж прямо, не самым приятным человеком на свете. Рори никогда не улыбался и не принимал участие в посиделках, никогда никому не говорил доброго слова, только хмурился да вздыхал.
— Эх Рори, — мягко упрекала его соседка Бидди О’Ши, — нельзя так. Неужели ничего, совсем ничего тебя не радует?
А Рори только угрюмо глядел на нее через изгородь и бурчал:
— А что меня, интересно знать, должно радовать? Небо — как небо, трава — как трава.
— Но Рори, — не сдавалась Бидди, — ты только погляди, какое сегодня небо чистое и светлое! Какая трава свежая, мягкая и зеленая! А как чудно поет жаворонок!
— Одно и то же, день за днем, — так же бурчал ей в ответ Рори. — И чего вы все поднимаете такой шум из-за таких обычных вещей!
Сам Рори ничем не выделялся, и выглядел так же угрюмо, как и разговаривал. Одевался он в невзрачные цвета, волосы его были не то пепельными, не то русыми, а на вещах его постоянно оседали пыль да грязь.
— Ох Рори, — качала головой Бидди, провожая его взглядом, — присмотрел бы кто за тобой.
— Я сам за собой присмотрю, — отвечал он ей, — не учи ученого.
Зарабатывал Рори на жизнь всякого рода работой: кому воды натаскать, кому огород вспахать. Мог он обращаться и с инструментами, а работником был все же неплохим: молчалив, угрюм, но исполнителен. Однако каждый раз, давая ему расчет, иной хозяин нет-нет да и скажет:
— Эх Рори, ты бы улыбнулся.
В ответ на это Рори молча забирал монеты, слегка кивал и быстрым шагом удалялся.
Однако, несмотря на такой непривлекательный и ничем не запоминающийся портрет, была в Рори одна особенность: куда бы он не направился, везде носил с собой Рори свою котомку. Это была потертая, старая и помятая котомка, которая, тем не менее, казалась довольно тяжелой — всякий раз, как Рори за нее брался, он крякал от натуги, а по его лицу бежали ручейки пота.
