— Вспомни, что какое-нибудь воззвание или же порыв сердца могут увлечь человека восторженного, и он пойдет против тех, кому служил всю жизнь.
— Восторженного? — переспросил Фабрицио. — А я разве восторженный? Странное обвинение! Я даже не могу влюбиться.
— Неужели? — воскликнула герцогиня.
— Ну да. Если я имею честь ухаживать за какой-нибудь высокородной и благочестивой красавицей, я думаю о ней тогда лишь, когда вижу ее.
Такое признание произвело на герцогиню впечатление необычайное.
— Дай мне месяц сроку, — сказал Фабрицио, — мне надо проститься — в Новарес госпожой С*** и, — что еще труднее, — с моими воздушными замками, с надеждой всей моей жизни. Я напишу матушке, попрошу ее приехать повидаться со мною в Бельджирате, на пьемонтском берегу Лаго Маджоре, а ровно через месяц после нашего сегодняшнего разговора я приеду инкогнито в Парму.
— Ни в коем случае! — воскликнула герцогиня: она не хотела, чтобы граф Моска присутствовал при ее свидании с Фабрицио.
Они вторично встретились в Пьяченце. На этот раз герцогиня была в большом волнении: при дворе поднялась буря, и партия маркизы Раверси почти уже восторжествовала; возможно было, что графа Моска сменит генерал Фабио Конти, глава той партии, которую в Парме называли либеральной; генерал все больше входил в фавор у принца. Герцогиня все рассказала Фабрицио, утаив только имя соперника графа. Они вновь обсудили различные виды на будущее для Фабрицио, предусмотрев при этом даже утрату могущественной поддержки графа.
— Итак, три года в Неаполитанской духовной академии! — воскликнул Фабрицио. — Но раз мне прежде всего надо быть молодым вельможей и ты не принуждаешь меня вести постную жизнь добродетельного семинариста, это не так уж страшно, — это не хуже, чем жизнь в Романьяно, — местное «хорошее общество» уже начинает считать меня якобинцем. И, представь, в изгнании я сделал открытие: оказывается, я ровно ничего не знаю, даже латыни, даже орфографии. Я уже строил планы пополнить свое образование в Новаре. Право, я охотно стану изучать в Неаполе богословие — это сложная наука.
Герцогиня пришла в восторг от его слов.
— Если нас с графом прогонят, — сказала она, — мы приедем в Неаполь повидаться с тобою. Но поскольку, впредь до возможных перемен, ты согласен носить фиолетовые чулки, граф, — а он хорошо знает нынешнюю Италию, — просил меня передать тебе вот что: можешь верить или не верить тому, чему будут тебя учить, но «никогда не выдвигай никаких возражений». Вообрази, что ты учишься играть в вист, — разве ты станешь возражать против правил этой игры? Я сказала графу, что ты верующий, он порадовался за тебя, — это полезно и в земной жизни и в загробной. Но если даже ты верующий, не впадай в пошлые крайности: не говори с ужасом о Вольтере, Дидро, Ренале
