И точно: рельсы пролегали прямо по нашему проходу, как в тоннеле.
Возможно, всему виной просто странное преломление света, но они шли близко друг к другу, будто это узкоколейка. Не хотелось проверять их реальность ногой, но я их отчетливо видел. Одной рукой, зажав гитару под мышкой, второй я взял Донни Каравэн за локоть.
— Нам лучше уйти, — повторил я.
— Я не могу! — ответила она громко, резко и явно испуганно.
Рука ее настолько задеревенела, что у меня создалось впечатление, будто я держусь за перила.
— Я хозяйка этой земли, — продолжала она. — Я не могу ее просто так бросить.
Я попытался взять ее на руки и не смог. Она словно вросла в земляной пол прохода, оцепенев между этими рельсами, как будто ее остроносые туфельки пустили корни. Оттуда, где дорога сворачивала, снова донеслось «тадатада, тадатада, тадатада — туууу-тууууу!», только на этот раз громче. А еще из-за поворота показался луч света, будто от прожектора, но он был скорее голубоватым, а не желтым.
При звуке локомотива в голове родились слова песни:
Все приведи в порядок — ведь ты умрешь сейчас…
Звук, по мере приближения поезда, становился все выше и выше…
Не знаю, когда я начал перебирать струны, но я стал наигрывать мелодию, а Донни Каравэн стояла рядом. У нее не было возможности сбежать. Она приросла к месту, а поезд должен был вот-вот нарисоваться.
Гармошечник приписывал его появление нам с ним, потому что мы, мол, меняли тональность мелодии. Однако не мое это дело воздавать по заслугам, кто бы там чего ни натворил. Вот так, примерно, думал я тогда. А еще…
Кристиан Допплер… так звали того парня, который обнаружил, почему от повышения тона звук кажется ближе. Гармошечник правильно заметил, что его имя далеко от ведьмовства. Значит, нравственный человек мог бы попытаться…
Мои пальцы скользнули вверх по грифу гитары, и мало-помалу, подбирая мелодию, я стал снижать тональность.
— Он приближается, — проскулила Донни Каравэн, продолжая стоять как вкопанная.
— Нет. Он уходит. Прислушайся!
Я играл так тихо, что ухо могло уловить шум поезда. Он тоже стихал, как и звук моей гитары, и гудок засвистел ниже: «туууу!».
— Свет… он тускнеет, — прошептала Донни. — О, если бы у меня был шанс изменить свою жизнь…
Она со стоном покачнулась.
Я перебирал струны, а в голове сами родились слова:
Смотри, как льются слезы,
Беспомощна, худа.
На счет теперь минуты,
Как ранее года.
Она раскается в грехах,
И спесь прогонит прочь.
Коль поезд не возьмет ее
