Зачем мы говорим | страница 5



Фонограф Эдисона — музейный экспонат и больше не используется, но во время посещения Королевского института Великобритании я на другом аппарате записал «Рассвет» Альфреда Теннисона. Я выбрал именно это стихотворение, потому что сам Теннисон наблюдал, как его записывали на фонограф, когда новое изобретение в первый раз представляли в Королевском институте. Чтобы запись получилась, приходилось наклоняться очень близко к рупору и кричать, чтобы оставляемые иглой бороздки были достаточно глубокими, в противном случае при воспроизведении слова́ заглушались поверхностными шумами. Мой голос звучал очень слабо, но слова были отчетливо слышны даже на фоне неизбежного царапающего звука.


Томас Эдисон и его фонограф>{5}


Первые демонстрации фонографа сопровождались веселыми экспериментами. Коронным номером в то время было изменение скорости вращения ручки во время воспроизведения звука. Один из очевидцев рассказывал, что слышал голос «рассерженной старой женщины», когда цилиндр вращался слишком быстро, и «немощного старика, набравшего в рот воды», когда воспроизведение замедлялось>{6}. The Beatles прославились своими новаторскими экспериментами со звуком — наложением голосов, проигрыванием записей наоборот и на разной скорости. В 1970-е годы отдельные религиозные группы были возмущены тем, что при проигрывании некоторых песен в обратном порядке, например «Лестницы в небо» группы Led Zeppelin, якобы передавались сатанинские стихи. Но ведь первым был Эдисон: именно он так проиграл Mad dog! Mad dog! Mad dog![2].


Индеец пиеган и этнолог Фрэнсис Денсмор, 1916


Влияние технологии на голос оказалось очень значительным, она не просто позволила нам дурачиться с записями речи, но изменила то, как мы говорим и поем. Я сравнил историческую запись на фонографе, на которой актер сэр Генри Ирвинг читает «Зима тревоги нашей позади»[3], с современной интерпретацией Дэвида Моррисси. На записи XIX века Ирвинг усиливает свой аристократический голос, используя специальную вокальную технику, разработанную для большой сцены театра. Микрофон же, напротив, освобождает Моррисси от необходимости говорить очень громко, и он произносит строки так, будто выступает перед небольшой аудиторией, при этом четко различимы особенности его хрипловатого голоса. Существенно изменилось и пение. Можно сравнить ранние записи на фонографе оперной суперзвезды Аделины Патти с записями великолепных современных певиц, например Эми Уайнхаус. Оперный голос Патти исключительно чистый и приятный, а исполнение Эми Уайнхаус в большей степени выражает ее индивидуальность и обнажает душу. Патти приходилось анатомически точно выстраивать звуки, чтобы звучать громко. У Уайнхаус было больше свободы для самовыражения, потому что электроника взяла на себя нагрузку на голос. Технология позволила огромному разнообразию голосов появиться в современной музыке.