Он сам ревностно следил за постройкой, ни один камень не был положен без его ведома и даже без совета капитана. Сама по себе смета была весьма солидная, но её приходилось далеко превзойти, ввиду того, что во время постройки приходило в голову то одно дополнение, то другое. Нечего говорить, что материал брался самого лучшего качества и при том самый прочный, так что Федор Кузьмич при таких обстоятельствах мог почти рассчитывать на бессмертие.
От вдовы, разумеется, все это творилось в величайшей тайне. Федор Кузьмич чувствовал себя даже не совсем ловко, когда та, не подозревая подобного коварства со стороны своего жильца и надеясь, рано или поздно, помимо того, что она получала по условию, сторицей быть вознаграждённой за свои труды и заботы, продолжала расточать усиленное внимание и растирать ревматические ноги и поясницу своего жильца целебными и, как она уверяла, ей одной известными мазями.
В такие периоды штиля Федору Кузьмичу было не по себе, и он становился экономнее в расходах. Зато едва, как он выражался, «котлы начинали шалить», он давал волю своей изобретательности и не останавливался перед новыми тратами. Ему даже становилось тогда жаль, что сооружение подходит к концу, и создавались новые ухищрения, чтобы оттянуть завершение дела.
Склеп выходил на славу: подобных ему, можно утверждать, было немного на кладбище; были, пожалуй, роскошнее, но прочнее, основательнее, серьёзнее — вряд ли. А главное, видно было, что все сделано с любовью и с той мудрой предусмотрительностью, на которую способен не всякий. На это мало ревниво-зоркого хозяйского глаза и заботы о своих удобствах по смерти, надо было иметь знания и даже дарования Федора Кузьмича в смысле механики и физики.
Он не довольствовался принятой во всех склепах вентиляцией и изобрёл для своего склепа такую вентиляцию, которой мог позавидовать и покоившийся рядом в фамильном склепе генерал.
Капитан даже уговаривал Федора Кузьмича взять патент на это изобретение, но Федор Кузьмич был не тщеславен, ещё менее стяжателен и решил пользоваться своим усовершенствованием один на всем кладбище, может быть, даже во всем мире.
Капитан, увлеченный в конце концов этим делом почти наравне с своим другом, временами начинал даже завидовать ему. Хотя теперь капитану и хорошо в собственном доме, но пробьёт час, когда его выволокут отсюда, и место его займут племянники, которые, конечно, все переделают по-своему, между тем как он будет гнить в грязной яме.
