Осенняя паутина | страница 48
Он хохотал, а она стояла, вся наполненная бешенством, так побледневшая, что над губой особенно резко выделился темноватый пушок. Она придумывала мстительное оскорбление, чтобы бросить его в лицо ему прежде, чем уйти. Но ничего не находила.
Он сразу оборвал смех и уж не мог теперь устоять, чтобы не разыграть напрашивавшейся раньше сцены буквально так, как воображал.
— Ну, что ж, честь имею поздравить вас.
Была и искусственно презрительная гримаса и жест. Может быть, даже удался бы саркастический смех, но тут случилось совсем непредвиденное обстоятельство: когда он тряхнул правой рукой с мешком, полным фрукт, бумага разорвалась и бананы, груши и яблоки выскочили оттуда и покатились по полу.
Он растерялся и едва не бросился собирать их.
Но она как будто не заметила этого. Сжав веки, чтобы стереть последний след слез, движением плеч расправляя свою кофточку, она пошла мимо него к двери, с неестественно поднятой головой, высокая и ещё более красивая, чем всегда.
Неужели уйдет? Эта мысль придавила его, как упавший потолок. Может быть, она даже довольна, что все так легко разрешается. Сердце его забило такую тревогу, что стало жутко. Уйдет! Уже не оглядываясь, берётся за ручку двери. Одно движение, — дверь захлопнется, и она унесет с собой непонятную, уродливую обиду.
Как холодно светит свеча! Как потускнели стены мастерской! Он ещё видит её несколько крупный, прекрасный профиль и тяжелый узел волос.
Мучительно захотелось её удержать.
Дверная ручка стукнула. Он вздрогнул. Уйдет. Сейчас уйдет! Он, все ещё не веря себе, тяжело дыша, ждал, когда она сделает последнее движение через порог этой комнаты, где больше года отдавалась ему с весёлой страстью.
В нем закипело негодование, как будто она действительно, самым наглым образом обманула его. Захотелось снова подчинить, даже унизить её. Заставить молить его любви и ласк.
Что-то внутри говорило, что это невозможно, что все кончено, что он только уронит себя в её глазах всеми дальнейшими объяснениями, но нестерпимое любопытство, вместе с мстительным чувством побуждали удержать её.
Он бросился к ней и остановил её уже на самом пороге.
— Та!
Этим именем он звал её в минуты нежности. Наташа, Ната, Та. Но сейчас оно прозвучало фальшиво, почти жалко для него. И это было ясно ей: она хотя и остановилась, но не оглянулась на него, а выжидательно стояла с упрямо опущенной головой.
Ему хотелось сказать что-то хорошее, доброе, раскаяться в своей грубости. Но, увидев эти стиснутые губы и нахмуренные глаза, он подавил дрожь голоса: