Осенняя паутина | страница 22
Он подал свою, чувствуя в её длительном пожатии теплоту и холеную мягкость кожи, только что освободившейся из плена, аромат духов и даже — следы швов перчатки.
Эмма села рядом со старшим братом, а Сева — против них, спиной к лошадям.
Он любил во время езды следить за лошадьми и по одному этому уж предпочёл бы сидеть рядом с Семёном на козлах. Но это обидело бы брата.
У Семена заоловянел и другой глаз, когда он утвердился на козлах.
Лошади охотно побежали домой по остывшей дороге, которая от заката казалась лиловой, в то время, как вся степь, за исключением озимых, мягко темнела, как фиолетовый бархат с золотисто-зелёными вставками полей.
Зато лужи сверкали бледно-зелёными полированными зеркалами, отражая высокое водянистое небо. Облака сверху все сползли к закату, как бы затем, чтобы проводить солнце и погреться около его блекнувшего тепла. Они впитали в себя его пышный цвет и долго после заката удерживали золотые и пурпурные тона, как воспоминание.
Жаворонки, точно притягиваемые землёй, спускались к ней здесь и там, стараясь трепещущими крылышками удержаться за воздух. Но земля тянула все сильнее, и, спеша допеть последние песни, они, наконец, сливались с землёю, замолкая при первом прикосновении к ней.
— Как называются эти птички? — спросила Эмма Севу.
Он был почти оскорблён её незнанием.
— Жаворонки.
— Жаворонки. Ах, да, вспомнила.
— Die Lerche, — перевёл брат.
— Да, да... die Lerche, — подхватила она, делая вид, что вспомнила эту птицу. И основательно добавила: — Из неё у нас делают хороший паштет.
— A y нас грех эту птицу есть, — строго и с сознанием превосходства отозвался с козёл Семён, не оборачиваясь назад.
Вячеслав недовольно повёл на кучера глазами за его фамильярное вступление в беседу, но Эмма заинтересовалась этим сообщением.
— Почему грех?
— Потому что эта птица своим клювом шипы из чела Христова от тернового венца вынимала. Добрая птица, и урожай предсказывает: много жаворонков когда поналетит, — беспременно Бог урожай пошлёт.
Эмма всплеснула руками.
— Ну, что вы скажете! Я теперь ни за что не стану есть паштет из этих птичек.
Вячеслав рассмеялся.
— Браво, Эмма Федоровна. Так вы живой на небо попадёте.
— О, я ещё не думаю о небе. А вы? — обратилась она к Севе. — Простите... Вячеслав Викторович зовёт вас...
— Сева, — подсказал Вячеслав.
— Сева. Позвольте и мне так звать вас.
— Конечно, зовите! Чего там, — решил за него старший брат. — Он мальчик ещё.
— А сколько вам лет?