Поскольку нет разрыва между символическим и реальным, нет и нужды в воображаемом для сокрытия этого разрыва. Создается впечатление, что неоклассические финансы – это теория без фантазии, декларация чистых фактов. Примечательно, как ГЭР обосновывается через отказ от фантазии о возможности победить рынок, которая обнаруживается в техническом и фундаментальном анализе. Состоятельность ГЭР держится на невозможности спекуляции. Современные неоклассические финансы – это то, что осталось после того, как мы вроде бы распрощались со всеми спекулятивными иллюзиями. Неудивительно, что неоклассические финансы являются преобладающей теорией рынков в современном капитализме, который делает вид, будто оставил все идеологии позади.
Коперниканская революция в финансах
Как было прежде упомянуто, уже у Башелье мы обнаруживаем стремление современных финансов преодолеть мутную область апостериорных вероятностей, основанных на попытке угадать будущее, и вступить в мир математически доказанных априорных вероятностей. Изобретательность ГЭР обнаруживается в том, как она обеспечивает этот переход, устанавливая соотношение между возможностью рынка «полностью отражать» доступную информацию о базовых активах и непредсказуемостью будущего движения цен.
На первый взгляд это соотношение между рыночной эффективностью и случайными ценовыми колебаниями, кажется, лишает финансовую теорию научной основы, поскольку загоняет ее в ловушку выбора между двух зол. Если ГЭР верна в качестве эмпирического описания реально существующих рынков, неоклассическая финансовая теория ничего не может предложить с точки зрения предсказания цен, кроме некоторого варианта сократовского скептицизма: «Я знаю, что ничего не знаю… о будущих движениях цен». Если же ГЭР неверна в качестве эмпирического описания реально существующих рынков, вся парадигма неоклассических финансов покоится на ложной предпосылке и поэтому даже не может претендовать на научный статус.
Эта дилемма похожа на ту, с которой столкнулся Кант в своем стремлении найти теорию чистого разума: «Истинная же задача чистого разума заключается в следующем вопросе: как возможны априорные синтетические суждения?»[74] Этот знаменитый вопрос появляется в «Критике чистого разума» Канта. Кант отдавал себе отчет в том, что эмпирическое знание, то есть знание, выведенное из чувственного восприятия мира, может быть ошибочным. Он стремился создать теорию знания и разума, которая бы не зависела от такого рода опыта. Понятие «чистого разума» восходит к кантовской вере в то, что абсолютное знание действительно возможно, даже если эмпирическое знание по своей сути неопределенно. Критика Канта – это попытка исследовать пределы человеческого разума. Что мы можем знать определенно, если наше знание об эмпирическом мире подпорчено неопределенностью?
