Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа | страница 8
Сомнений не было — перед Медниковым стоял тот самый наблюдаемый по кличке Толстый, за потерю которого Волчок и его двое товарищей только что получили взбучку. Настоящее имя — Евно Азеф, один из руководителей эсеров-террористов, член ЦК.
Азеф держался уверенно, с апломбом.
— Позвольте, сударь, представиться — Иван Николаевич. — И не протянул руки.
— А меня — Евстратий Павлович. — Тягостная мысль испортила настроение: «Это дурной сон! Я должен сообщать секреты наружного наблюдения махровому бомбисту! Ничего не понимаю… Но ведь начальство приказало! Что ж, стану исполнять».
Азеф полез в брючный карман. Медников с напряженным вниманием следил за гостем. Азеф рассмеялся:
— Это не револьвер! Такой важный учитель мне пока нужен живым. — И наконец вытянул большой носовой фуляр, вытер потное лицо и тяжело опустился на диван.
В предвкушении интересного разговора эти люди с любопытством разглядывали друг друга. И разговор, который вошел в историю криминалистики, начался… Впрочем, к встрече этих замечательных людей мы еще вернемся.
Юное дарование
Наставления старого Фишеля
С этой удивительной персоной — Евно Азефом — нам предстоит провести значительное время. Так что бросим беглый взгляд на его младые годы, на те скромные истоки, которые в конце концов ввергли эту замечательную личность в бушующий океан смертельных приключений и мировой славы.
И начать ее стоит с папаши Азефа — Фишеля, которого даже в захолустном еврейском местечке Лысков Гродненской губернии до поры до времени держали за фуфеля, то есть за пустякового человека.
Это был тощий старик в чесучовом, выгоревшем до седого цвета лапсердаке, который он носил так долго, что казалось — родился в нем вместе с седыми пейсами, угрями на тощей шее и глазами, в которых будто отражались все мировые несчастья со времен Ноя.
У Фишеля была, кажется, профессия. По крайней мере, сам себя он называл портным. Более того, он целыми днями сидел на столе с согнутыми ногами в своем логове, полном нищей безысходности, что наискосок от Старого базара, и что-то шил иглой. Он шил иглой потому, что если у него что и было, то это геморрой и язва, но «Зингера» никогда не было. Его заработков едва хватало на прокорм жены Сары, а швейная машинка была недоступной роскошью и мечтой, как, скажем, двухэтажный дом с колоннами местного полицмейстера Викентия Буракевича.
Фишель окидывал взглядом свои нищенские углы и тяжело вздыхал:
— Конечно, Бог очень любит бедных, но помогает почему-то богатым.