Так как монастырь находился в недалеком расстоянии от города и остановок долгих не предвиделось, то особых запасов с собою не брали; монахи должны были сами угощать царя.
— Пожалуй к вечерням позапоздаем, ишь сколько солнце за полдень зашло! — заметил ближний человек Николай Собакин, приставляя козырем к глазам руки, и смотря на солнце.
— Попозже-бы лучше идти, жара поспадает, морить не будет, — ответил его товарищ Иван Прончев. Оба они были назначены в царские «мовники» и должны были, во время погружения царя в иордань, плескать на него водою и держать плат.
Действительно, день был страшно удушливый, парило сильно и, несмотря на сияющее солнце, кое-где на небе сбирались тучки.
— Ввечеру дождь сберется, прохладу даст! — заметил Собакин.
Хотя царь и решил идти на богомолье пешим, колымага его следовала в походе «про всяк случай».
Со сборами запоздали, вышли только часам к четырем. Передовой поскакал сообщить в монастырь, чтобы к вечерням царя не ждали.
Алексей Михайлович шел на богомолье без супруги с одними боярами, но все-таки шествие растянулось на долгое протяжение.
Царь был весел. Слегка опираясь на посох, он шел в обыкновенном «ездовом» наряде, разговаривая с князем Щербатовым.
Московский люд, сдергивая шляпченки, низко кланялся при встрече с государем. По обеим сторонам царского поезда шли боярские дети и рынды в красивых белых кафтанах, блестя на солнце стеклянными пуговицами и острыми бердышами, перекинутыми через плечо.
Скоро выбрались за город и пошли полями.
Местами озимое еще не было убрано, спелая рожь, точно золотое море, колыхалась от малейшего движения ветерка.
В воздухе стоял аромат спелого зерна.
— Сколь приятен для всех живущих должен быть этот запах! — проговорил царь, — он сулит им обильный урожай, закромы полные спелым зерном! Сорви-ка мне, Константин Осипович, цветик синенький, васильком что прозывается.
Тучный Щербатов бросился исполнять приказание царя, но полнота мешала ему наклониться.
Алексей Михайлович это заметил и улыбнулся.
— Вижу, твое, князь, напрасное старание, ты как тучный вол только мнешь злаки хлебородные, а нагнуться до цветка тебе невозможно.
— Фединька, — крикнул он стольнику Нарбекову, — сорви хоть ты!
Стольник сейчас же исполнил желание царя.
Смущенный неудачей, весь красный от усилий, возвратился Щербатов к государю.
— Сколь дивен Господь милосердый в Своих творениях — сказал Алексей Михайлович, рассматривая сорванный василек, — цветик милый приукрасил, как никому из людей не сделать!
