— Прошу вас распоряжаться моим слугой, как своим собственным, граф, — сказала однажды баронесса своему ухаживателю.
И граф широко пользовался этим разрешением. Разглаживая перед зеркалом в передней кончики своих густых усов, он приказывал: «Марш, счисти пыль с моих сапог», или «Марш, почисти мой костюм». И, когда Федор, охотнее всего избивший бы поклонника своей госпожи, не исполнял сразу приказаний графа, тот хватал стек, чтобы, в случае надобности, придать своим приказаниям больше веса.
Баронессу Аду очень забавлял страх раба перед ее сиятельным поклонником. И, когда однажды граф в сильном гневе приподнял одной рукой дрожащего Федора и сильно хлестнул другой своим хлыстом, красавица расхохоталась серебристым смехом и перегнулась через открытое окно, чтобы яснее видеть сцену, происходившую во дворе.
— Простите меня, моя уважаемая, за то, что я немного почистил inexpressibiles[9] вашего грума, — проговорил граф, извиняясь за свой образ действия, — но этот прохвост обрызгал меня с ног до головы водой, которую приготовил для моей лошади.
Баронесса Ада рассмеялась еще веселее и проговорила:
— Продолжайте, продолжайте, не жалейте его, ему полезно почувствовать и мужскую руку.
И граф стал продолжать пытку, все сильнее и сильнее бичуя хлыстом.
После этого происшествия Федор возобновил свои просьбы, на что баронесса равнодушно ответила:
— Прислуживай графу так, как подобает послушному лакею, и ты избавишься от многих неприятностей. Не забудь, что ты — раб!
— Когда мне приказывает моя госпожа! — возразил Федор, бросаясь на землю.
— И тогда, когда твоя госпожа тебе приказывает служить другим, — прибавила баронесса.
— Пощадите, госпожа, пощадите!
Гордая женщина жестоко рассмеялась.
— Ты хочешь, чтобы я, для разнообразия, отхлестала тебя, Григорий, или ты образумишься наконец?
— Я не могу прислуживать графу, — упорствовал он.
Глаза Ады зло заблестели.
— Ну, в таком случае, принеси плеть. Скорей!
— Госпожа, пощадите!
— Ты будешь слушаться! — крикнула она, гневно топая ногой.
Он принес орудие пытки и она в бешенстве выхватила его из его руки.
— Недоставало только, чтобы раб учил меня!
— Смилостивьтесь! — просил он, корчась у ее ног.
— Нет, — рассмеялась она презрительно, — ты ежедневно заслуживаешь побои! Голову под мои ноги, раб!
Она крепко поставила каблук своей сафьяновой туфли на его затылок и стала беспощадно бить его плетью. Наконец он начал стонать и даже кричать от боли.
— Ты будешь слушаться, раб?
