— Но на этот раз, тетя, я все-таки прошу тебя ограничиться выговором, которого я, к сожалению, не успела ему сделать. Если это средство не поможет, ты еще успеешь наказать его построже! Я прошу тебя, тетя, сделать этот выговор при мне. Он должен знать, что моя жалоба является причиной выговора. Не забудь пригрозить ему плетью, если он посмеет провиниться еще раз. Тогда он поймет свою вину и постарается в будущем исправиться.
Баронесса засмеялась и сказала:
— Хорошо, пусть будет по-твоему, дитя!
Она вынула серебряный свисток. Послышались три свистка — сигнал, установленный для Григория. Прошло немного времени и слуга уже стоял перед дамами на коленях, скрестив на груди руки. Присутствие Герты смущало его и стыдливая краска бросилась ему в лицо. Баронесса тотчас же заговорила:
— Я позвала тебя сюда, Григорий, чтобы сделать тебе строгий выговор. Госпожа фон Геслинген серьезно недовольна твоими услугами. Ты не только ленив и непочтителен, но ты ведешь себя прямо непристойно! Еще одно: если я услышу еще одну подобную жалобу, то свои двадцать пять ударов ты получишь наверное. Запомни это. Ты меня знаешь!
Трудно было различить, кто покраснел больше: Федор, потупивший взор, или госпожа фон Геслинген, спрятавшаяся в смущении за спину своей тетки. Смущение Герты возросло еще более, когда баронесса приказала все еще стоявшему на коленях Григорию поцеловать ножку барышни в благодарность за то, что она освободила его от плетки. Но она овладела собой, важно протянула ему ногу и с трудом сказала:
— Я хочу надеяться, Григорий, что вы больше не дадите мне повода к неудовольствию! Иначе я буду принуждена настаивать на более суровом наказании.
Баронесса улыбнулась и обратилась к племяннице:
— Говори ему «ты», милое дитя. Не избалуй мне этого негодяя.
Затем она подозвала Григория.
— Иди-ка сюда, я хочу отдохнуть. Прости, Герта, я немного устала от ходьбы и хочу присесть на несколько минут.
— Пожалуйста, дорогая тетя!
Но Герта, в сущности, недоумевала, где ее тетка собиралась отдыхать, ибо нигде поблизости не было ни одной скамьи. Она не хотела верить своим глазам, когда Федор встал на четвереньки и, в качестве скамейки, предложил своей госпоже спину. Она чуть было не рассмеялась, но гнев на этого раба, действительно не заслуживавшего сожаления, был сильнее удивления.
Возмущала ее и тетка: как могла она сидеть на человеке, как могла так презрительно давить тяжестью своего тела эту живую скамейку, не чувствуя никакого сострадания к этому несчастному юноше! Как глубоко пал этот человек, если он дозволяет самодурствующей женщине попирать ногами свое человеческое достоинство. Герте было больно смотреть на унижение своего бывшего поклонника и она медленно пошла по парку. В конце тенистой аллеи стояла полуразрушенная временем статуя, изображавшая Геркулеса во всей его могучей силе. При виде этого каменного великана молодая девушка невольно подумала о Федоре, жалком рабе женщины, потерявшем всякое мужское самолюбие. Горькое чувство охватило ее при этом сравнении. Она обернулась и снова посмотрела на сцену, от которой только что отвернулась. Она видела, как баронесса поднялась со спины своего Селадона. Тот растянулся в пыли, чтобы поцеловать ногу своей госпожи. «Бедный, бедный дурак!» — подумала <она>.
