— Оставь меня с ним, Сабина! — тихо приказала она.
Экономка удалилась. Федор заметил в руке своей госпожи грубую, кожаную плеть.
— Ты все еще настаиваешь на том, чтобы испробовать мою плеть? — спросила она хитро.
Он медлил с ответом, так как догадывался, что ему придется перенести более ужасные страдания, чем те, которые ему рисовало его разгоряченное воображение.
— Если вы, моя госпожа, сочтете это необходимым, — ответил он уклончиво.
— Без оговорок, Григорий! Ты еще свободен: ты не подписал контракта. Если ты действительно хочешь, чтобы я тебя побила, то проси об этом, если нет, — то моли о пощаде!
— Госпожа, бичуйте меня! — простонал он.
Что-то сатанинское появилось в прекрасных чертах этой дьявольски жестокой женщины. Она медленно подошла, медленно подняла рукав своего платья, медленно подняла голую руку с плетью и сразу опустила ее; плеть со свистом упала на тело связанного.
— Ты доволен, раб? — с насмешкой спросила баронесса застонавшего от боли Федора.
— О, госпожа! — умоляюще проговорил он.
Плеть еще раз упала на его тело.
— Да, твоя госпожа жестока, — презрительно засмеялась красавица. — Она не знает сострадания, раб!
И орудие пытки в третий раз коснулось его. Он громко вскрикнул.
Баронесса расхохоталась еще бессердечнее и позвала свою служанку.
— Развяжи его!
Сабина освободила его и по знаку своей госпожи вышла.
Федор молча пал на колени перед жестокой красавицей. Она скрестила руки, держа плеть, и смотрела пронизывающим взором, каким смотрят укротительницы диких зверей на своих дрессированных животных.
— Что скажешь ты о моей дрессировке, Григорий? — издеваясь, спросила она.
Он вздохнул и хотел коснуться губами ее ног, но она отступила на шаг.
— Ты еще подождешь, пока я осчастливлю тебя этой милостью, — сказала она холодно.
Но вдруг она спросила:
— Ты все еще хочешь быть моим рабом?
И он, заикаясь, ответил:
— Да, госпожа.
Смеясь, она повернула ему спину, и он пошел за ней, как высеченная собака, дрожа всем телом от боли и невыразимой радости.
Контракт лежал еще на письменном столе. Она повелительно указала на него.
— Подпиши!
Он схватил перо и исполнил приказание.
— Ты получил только что лишь пробный урок того, что постигнет тебя в будущем, если ты посмеешь ослушаться или рассердить меня! Обыкновенно, конечно, не сходит так легко; я придерживаюсь общепринятого числа ударов: двадцать пять! Ты понял, Григорий?
— Да, госпожа!
— Это хорошо. Ты можешь идти! Еще одно!
Он вернулся. Она с необыкновенной важностью отдернула свое легкое одеяние. Показалась маленькая ножка в мягкой сафьяновой туфельке на розовом шелковом чулке.
