— Мусье ле виконт де Сэнбар, шармей де ву вуар. By ву раплей де мува, неспа? Жевузе вью а Ром — ше лямбассадёр, ву савей.[57]
Лорд Синкбарз посмотрел на нее в упор и, не проронив ни слова, поспешил пройти мимо, чем привел толстуху в полную растерянность.
— Право же, Рант, как я понимаю, — сказала она, — ему не с чего так заноситься: я двадцать раз встречалась с ним в Риме, когда он был совсем юнцом и ходил с гувернером.
— Кто она, к чертовой бабушке, эта толстая иностранка? — недоумевал лорд Синкбарз. — Я где-то ее видел, провались она совсем; но черт меня побери, если я понял хоть слово из ее трескотни. — И, тотчас же забыв о ней, он пошел дальше, прямо к Брэндону.
— Странная, ей-богу, история! — размышлял хозяин гостиницы. — Оба, и лорд и толстуха из номера девять, спросили, как пройти к дому тетки Ганн. (Так он позволяет себе называть эту почтенную даму!)
Он сказал правду: как только номер девять управилась с обедом, она задала вопрос, упомянутый хозяином; а так как оный обед занял немалое время, на притихший город уже легла тем часом вечерняя мгла; серебряный месяц озарил залив и при поддержке исправной и многочисленной свиты газовых фонарей осветил городские улицы — в осенний вечер полные веселья, но в жуткой черноте апрельской ночи так сумрачно-пустынные. В тот час (сказать точнее — в тридцать пять восьмого) две дамы вышли из подворья Райта «в плащах ревнивых, в бархате чепцов». [58] Идут безлюдной Хай-стрит мимо ряда зевающих пустых купален, мимо унылой распродажи «Весельчак», кондитерских, заплесневевших в скуке, читален праздных; мимо рыбных лавок и щепетильных, где с каких уж пор не продано ни рыбины ни ленты — зане сезон еще не наступил, и ни еврей, ни лондонец исконный не выезжал из города. Но вот, не доходя бульвара, на углу — дом Финчема-аптекаря, который с целебным зельем наряду снабдит вас сигарами — и хуже тех сигар не купит смертный по три пенса штука!
До этого момента я с чистой совестью сопутствовал толстой даме и мисс Рант. Но куда повернули они, дойдя до аптеки, налево ли к «Королевскому отелю» или же направо к берегу моря, мимо купальных колясок и вереницы причудливых стареньких обветшалых домов, именуемых Буэнос-Айрес, — этого никакая сила на земле не заставит меня сообщить; достаточно вам знать, что они пришли к пансиону миссис Ганн. Зачем это нужно, чтобы целая толпа народу увязалась за ними, любопытствуя узнать, где живет эта дама? Итак, часам к восьми они оказались перед домом миссис Ганн. По улице на всех домах, кроме этого, были объявления о сдаче комнат (чистое издевательство! Точно кто-нибудь приезжает сюда на пасху!), а в доме миссис Ганн горел по фасаду свет — на чердаке и в третьем этаже. Кажется, я раньше не упоминал, что все окна по фасаду выступали в виде закрытого балкона — так называемые «окна фонарем»? Так вот сейчас читателю это стало известно.
