Эта баба заткнет за пояс всех старых сплетниц — даже нашего наставника в Крайст-Черче.
[16]При ней имеется супруг — мистер Ганн: толстый, оплывший старик в сюртуке грубого сукна. Он как-то встретился со мной и спросил, осклабясь, по вкусу ли мне мои бараньи котлетки? Еще насмехается, подлец! А что я могу есть в таком месте, кроме бараньих котлет? Толстенный, сочащийся кровью бифштекс или мерзкое подгорелое gigot à l'eau[17] с подливой из репы? Да я от них умру на месте. Что касается рыбы, так в приморских городах я к ней и не притрагиваюсь: тут она наверняка дрянная. И не люблю домашнюю птицу, тощую, жилистую мелкоту — не цыплята, а сплошной обман. Остаются одни котлеты; мне их довольно прилично жарит состоящая при семье тихая, маленькая компаньонка (о боги, компаньонка при такой семье!), которая густо покраснела, признавшись, что блюдо приготовлено ею и что зовут ее Каролиной. В смысле питья я снизошел до джина, выпиваю его две рюмки в день, разбавляя в двух стаканах холодной воды; это единственное, что можно пить в простом английском доме с уверенностью, что напиток не поддельный.
У этого Ганна, по-моему, те же вкусы: я иногда слышу, как в полночь он шаркает по лестнице (грязные башмаки он оставляет внизу) — шаркает, говорю я, вверх по лестнице, ругмя ругает подсвечник, роняя то щипцы, то колпачок, и «дерзким шумом нарушает молчанье ночи». Не реже, как три раза в неделю, Ганну подают завтрак в постель, — верный знак, что накануне он напился пьян; и три раза в неделю я слышу поутру хриплый голос, орущий: «Где моя содовая!» Давно ли всякая мразь научилась пить содовую?
В девять миссис Ганн с дочерьми обычно завтракают; обе девицы, поистине красотки, пользуются здесь, как я слышал, большим успехом. Эти милые создания то и дело наносят мне визиты — визит с чайником, визит с газетой (одна приносит, другая приходит забрать); но по пятам за одной непременно появляется другая, так что нет возможности показать себя тем славным, веселым соблазнителем, каким Вы меня знали всегда, и дома и на континенте. Помните cette chère marquise[18] в нашем милом По? От той проклятой пули из супружеского пистолета у меня до сих пор иногда зверски болит плечо. А помните Бетти Банди, — дочку мясника? Мы дураки из дураков, что сходим с ума по таким женщинам и очертя голову пускаем в ход все средства — клятвы, посулы, мольбы, долгое скучное ухаживание, — а ради чего? Право же, ради тщеславия, и только! Когда сражение выиграно, погляди, что ты получил? Бетти Банди — грубая деревенская девчонка; а cette belle marquise
