Одно время Седьмой жил в гостинице «Цинчуань» («Чистые воды»). Вначале отец в это не поверил. Каждый день, прогуливаясь вдоль реки, отец видел это огромное белое здание — он прожил в Ханькоу немало, но таких больших зданий не видел, поэтому был твёрдо уверен: в таком здании могут жить лишь первые лица страны — председатель Мао или премьер Чжоу Энлай. Мать возражала, что председатель Мао и премьер Чжоу уже на небесах и не успели пожить в «Цинчуань». Ну тогда председатель Ху Яобан или премьер-министр Чжао Цзыян, соглашался отец. На дворе был 1984 год.
Седьмой не мог объяснить толком, почему его там поселили, зато рассказывал, что на вывеске иероглиф «цин» написан так, что больше похоже на «ань», из «чистых» вод получились «тёмные»,[2] не верите — сходите и посмотрите.
Родители, само собой, и мечтать не смели, что им вправду удастся сходить туда посмотреть. Только потом, когда в газете напечатали про частника, который снял номер в «Цинчуань», Пятый и Шестой съездили туда с тысячью юаней на каждого. Вернувшись на следующий день, они сообщили отцу, что младший брат взаправду там жил, они видели вывеску, на ней «чистый» написан почти как «тёмный».
Седьмой рассказывал, что ездит в «Цинчуань» только на «таксомоторе», причём каждый раз швейцар в красной ливрее открывает дверь машины и, склонившись в поклоне, произносит: «Добро пожаловать!»
Пятый и Шестой ездили в гостиницу на автобусе, от остановки у большого моста ещё долго шли пешком, так что не могли подтвердить слова Седьмого. Но отцу и матери больше не требовалось доказательств, они окончательно поверили.
Теперь, когда отец, прогуливаясь вдоль реки, встречал кого-то из знакомых, то не мог удержаться и не сообщить: «Та гостиница, „Цинчуань“, вроде ничего, мой младшенький, Седьмой, там останавливался много раз».
— Да ладно? Твой Седьмой? Это который у вас под кроватью спал? — удивлённо спрашивали знакомые.
— Он самый, — отвечал отец. — Вот, спал под кроватью и вырос приличным человеком, — заявлял он, лучась гордостью и любовью к отпрыску.
Честно говоря, прежде отец всегда сомневался, что Седьмой его сын. Он узнал, что в семье грядёт прибавление, уже когда у матери обозначился живот. Сев на корточки у двери, он принялся считать дни. Считал-считал, вдруг как вскочит, схватил мать и отвесил ей пару затрещин. Он тогда плавал на грузовом судне в Аньцин! Старый друг был при смерти, нужно было увидеться в последний раз. Его не было пятнадцать дней, как раз тогда мать понесла Седьмого. Мать всю жизнь была вертихвостка, и отец это прекрасно знал. Если он уехал на полмесяца, разве она смогла бы удержаться? Вероятнее всего, это был сосед через стенку, Бай Лицюань, решил отец. Ну а что — он был худой и белокожий, глазёнки его всегда подозрительно бегали, тонкие губы ловко облекали мысли в слова, такой может завлечь любую бабёнку. Но самое главное — отец своими глазами видел, как тот подкатывал к матери. В общем, чем больше отец размышлял об этом, тем больше убеждался, что нашёл виновника. Поэтому за первый месяц, когда Седьмой родился, отец ни разу не взглянул на малыша, он как ни в чём не бывало целыми днями сидел у дверей, глушил водку и с треском щёлкал жареные соевые бобы.
