Но необходимо было действовать решительней – и тогда появилась «словопластика». «Однажды в кафе ко мне пришёл молодой мальчик, отрекомендовавшийся танцором Борисом Плетнёвым, – вспоминал Шершеневич, – и стал уговаривать меня испробовать новый жанр: танцы не под музыку, а под стихи. Мы попробовали. Я читал, Плетнёв танцевал. Во многом он оказался прав. Ритм стихов разнообразнее ритма музыки, а замена мелодии смысловым словом открывала совершенно новые возможности. Выступления “словопластики” понравились зрителю, и мы довольно долго их практиковали».
* * *
Недавно в аукционном доме «В Никитском» был выставлен необычный лот – рукописный сборник стихов Николая Эрдмана под названием «Радуга в фонтане». Так как поэзия Николая Робертовича до сих пор должным образом не издана, а биографы мало что знают о ней, стоит привести один из текстов – «Фонтаны» (1917).
Мы вышли из залы послушать фонтаны,
Сегодня так пьяно плясали они!
Над старой верандой, безудержно рдяны
Неверной гирляндой горели огни.
И сердце так радо, в чаду маскарада
Послушной подруге промолвит: «Пойдём!».
А в кружеве сада, огнём водопада,
Плескался и плакал и пел водоём.
На небе грустили неясные знаки,
Камнями неярко влюблённых камей,
Как красные факелы, вспыхнули маки
В безсменных извивах зелёных аллей.
Никто не услышал, в саду изступлённом,
Как кто-то чуть слышно заплакал вдали…
Чёрную шапочку с белым помпоном
Только наутро в бассейне нашли…
* * *
«Третьего дня в Доме Искусств обнаружилась кража: кто-то поднял чехлы у диванов и срезал ножом дорогую обивку – теперь это сотни тысяч: прислуга Дома Искусств и все обитатели разделились по этому поводу на две партии. Одни утверждают, что обивку похитил поэт Мандельштам, а другие, что это дело рук поэта Рюрика Ивнева, которому мы дали приют на неделю. Хорошие же у поэтов репутации!»
Корней Чуковский. Из дневника за 1920 год
* * *
«14.Х–15.Х.1922
Была разница и в нашем отношении к своей репутации и “своей фигуре”. Я боялась “за фигуру” только в отношении к Е[сенину]. Здесь я могла бы совсем уйти, если бы знала, что иначе я в его глазах потеряю. Но на всех остальных мне было бы решительно наплевать, тогда как Яна волновалась, терялась и страдала от всего. Увидит ли её в “Ст[ойле]” какой-нибудь “беднотовец”, улыбнётся ли Мариенгоф, Кусиков, – всё это ей могло даже портить настроение. А мне… мне, хоть все пальцами на меня показывай, лишь [бы] он около был».
Галина Бениславская. Из дневника
