Дьявольское биополе [сборник] | страница 18

— Классным.

— Выходит, и зарабатывал прилично?

— Побольше другого начальника.

— Почему же существовал в бедности?

— Как это в бедности? — изумился Курятников и вскинул голову, отчего розовая шея стала длинной, как у птицы.

— Еды не было…

— Наверное, все съел.

— Холодильник крохотный…

— У него стоял громадный ЗИЛ.

— Убогая мебель…

— Как убогая? Красное дерево, инкрустация, ручная работа.

— Такая была у Анищина мебель?

— Ему за резной шкаф знатоки четыре тысячи давали! А старинная бронза? Какие шандалы и подсвечники! А часы с кукушкой? Причем птичка не просто куковала, а выскакивала, отряхивалась, а потом уж и ку-ку. А бокалы с княжескими гербами? Иван Никандрович любил старинные вещи и денег на них не жалел. Музей был, а не квартира.

— Где же все это, Василий Игнатьевич?

— Мне неведомо. — Странно…

Мы помолчали. Я переваривал информацию; Курятников, видимо, вспоминал квартиру Анищина.

— А Сокальская что говорит? — спросил он с непоколебимой уверенностью, что я с ней встречался.

— Еще не вызывал.

Эта его уверенность глупейшим образом лишила меня сил признаться, что я не знаю, кто такая Сокальская.

— Она в двадцать первом кабинете сидит.

При больном здоровьем не похваляются. Почему же у нас песни про молодых и для молодых, в коих восхищаются здоровьем и силой. Передачи о молодых и для молодых, кино для них же и о них, товары, встречи, дискуссии, круизы и всякое другое, включая черта в стуле. Я не прошу такого же для стариков, ибо все одно не дадут и не сделают. Я только хочу сказать, что нехорошо то и дело напоминать старым о молодости.

В нашем сквере, под елочкой, нашел свинушку. Как занесло и откуда?.. Люди обсуждают, комсомольцы спорят, девицы щебечут об одном вопросе: что есть счастье? Меня бы спросили. Счастье — это взять корзинку и пойти в лес за грибами. На своих ногах, на весь день, на холмы и просторы. Между прочим, каждый человек похож на какой-нибудь гриб.

Одиночество одиночеству рознь. Я не про то, что некому сходить за хлебом, вызвать врача или подать стакан воды. А вот чихнешь, так «Будь здоров!» некому сказать.

Непонятное это явление, именуемое старостью. Умственно крепок, даже покрепче, чем в молодости, поскольку опыту прибавилось. Морально вырос, ибо освободился от самодовольной нетерпимости и молодежной жеребятинки. И физически еще, допустим, самостоятелен. В специальности никто не превзошел. Все вроде бы есть и все при тебе. А из общества исключен. Стал человеком второго сорта, вроде какого туземца.