— Шпикачку будешь? — крикнул поэту Напсибыпытретень.
Пьеро не удостоил его ответом — только дёрнул плечиком, сбрасывая приставучий снег.
— Не будет, — уверенно сказал Арлекин, насаживая на веточку аппетитную колбаску. — У него душа.
— Чего у него? — не понял Напси, осторожно придвигаясь поближе к углям.
— Душа, — повторил Арлекин. — Он ей это самое. Страждет. Говорю же, укушенный.
— Лечится это как-то? — поинтересовался Напси на всякий случай.
— Не-э-э-э-а, — Арлекин зевнул во всю глотку.
— И хуй бы с ним, — философски заключил пёсик, принюхиваясь левым глазиком к шпикачке. — Сардельку не передержи.
— Это ты сырое любишь. А я — горячее. Чтоб соком брызгало. Прозрачненьким, — объяснил Арле, проворачивая прутик над углями.
— Соком брызнуть? — заинтересовался Напси. — У меня есть немножко. Сосни мою колбаску, а? Она горячая…
— Кукан тебе в очелло, скобейда помойная, — пробурчал Арлекин, ища перечницу.
Среди углей что-то треснуло, горящая щепка перелетела через Напси и злобно зашипела, уткнувшись в снег.
— Яюшки! Уааааааа! — раздалось из деревянного балагана напротив.
— Это он чего? — не понял Напси.
— Хуевато ему, — авторитетно объяснил Арлекин. — А может даже хуёво.
— Извините, — попросила Алиса, зябко кутающаяся в брезентуху, — вы не могли бы без мата? Очень неприятно, правда.
— А мы разве с матом? — удивился Напсибыпытретень. — Мат — это сознательно наносимое оскорбление, — он напустил на себя умный вид. — Наш метод употребления данных выражений совершенно инак. Мы используем эти термины для нанесения точных характеристик явлениям жизни. То есть не нанесения, а причинения. Ну как же ж это бля сказать-то, ёпа…
Арлекин вытянул ногу и несильно пнул говорливого пёсика по ляжке.
— Заебал, филолог.
Лиса поймала себя на мысли, что Арле прав не только содержательно, но и по форме: эти простые слова точно соответствовали тому, что чувствовала она сама. Напси именно заебал- и не только конкретными выходками, а самоей своей сущностью. Точнее, сучностью: несмотря на происхождение, Напсибыпытретень в некоторых отношениях был типичнейшим сукиным сыном. Особенно выбешивало Алису то, что в её присутствии пёсик всё время похабничал: то как бы случайно высовывал кончик писюна, то принимался вылизывать яички, то заводил разговорчик про минетики-поебушечки. Лиса, и без того страдающая от постоянного возбуждения, переносила такие выходки с трудом. На все просьбы, угрозы и обещания пожаловаться Карабасу Напси отговаривался тем, что лису не заметил из-за прискорбной своей слепоты. Мордка у него при этом делалась, однако ж, глумливая.
