Из окна ударил рёв — уже не возмущённый, нет, это был рёв ужаса, он бил, хлестал по ушам, от него хотелось спрятаться, забиться в какую-нибудь щель, под кровать, глубже, к стенке…
— Эй, ну так-то зачем? Вылазь, — сказал рыжий, с трудом приподымая тяжёлое ложе.
Пьеро, стыдно жомкаясь, вылез. Был он весь покрыт пылью и паутиной, взявшейся невесть откуда.
— А кровать здесь как оказалась? — спросил он, чтобы хоть как-то оправдаться за недостойное поведение.
— Говорю же, тут когда-то больничная палата была… Очень давно. Ладно, со всеми бывает. Я звук прикрутил, очень уж они там орут.
— Как прикрутил, ыыыы? — поэт нервно зевнул.
— Вот так. Это же мойсон, в конце-то концов. Так что относительно себя я могу позволить себе небольшие вольности. А так как ты спишь именно со мной… да говорил же я тебе, в хорошем смысле…
— Что случилось-то? Чего они кричали? — маленький шахид сел на кровать и принялся стряхивать мусор с коленей.
— Они статую повалили. Памятник Абракадабру Мимикродонту. Был такой неоднозначный политический деятель>{25}.
— Если он неоднозначный, то зачем ему памятник? — поинтересовался Пьеро.
— Памятники ставят, чтобы не забывали. А Мимикродонта забыть не дадут. Потому что по сравнению с ним любая власть выглядит не так уж плохо. Но сейчас его уронили. Огромную бронзовую дуру. Там электорату подавило… Кровь — кишки — распидорасило — фарш — переломы — все дела. Сейчас они беснуются, вопят и ждут помощи. Она идёт, но омоновцы её не пропустят. Только не спрашивай, почему. Я тебе и так всё разжевал. И в рот положил, хе-хе. А теперь извини — скоро моя работа начинается.
Рыжий взял длинную железку, положил на подоконник и стал устанавливать на какой-то рогульке.
— Я подрядился снайпером, — объяснил он. — Нужно несколько трупов.
— А тебе-то всё это зачем? — спросил, наконец, маленький шахид.
— Я тоже выбрал жизнь, — с крайней неохотой признался собеседник. — То есть выберу. Когда прижмут. А всё к тому идёт. Чёртов татарин! Придумал всё-таки способ, как меня достать. Представляешь, он этой своей дрянью…
То, что произошло в следующее мгновенье, никакими приличными словами изъяснить невозможно. Чувство было такое, будто всё сущее вдруг натянулось, как резинка трусов и с неебической силою хлопнуло Пьеро по самым по мордасам. От такой вселенской плюхи Пьерошу снесло с кровати, выбросило из комнаты, вымело из реальности — да и сплющило! да и расколбасило! да и очичибабило по самое что ни на есть это самое!
