— Я так и подумал. Полицию я нюхом чую за квартал. Что, старик мой впутался в какую-нибудь историю?
— А когда вы получили последнее известие от него?
— Точно не могу сказать; я думаю, что в первых числах месяца. А что он сделал?
— Ничего он не сделал.
— А тогда почему вы здесь?
— Ваш отец умер, — прямо объявил Эрнандес.
Смит так резко отступил к стене, будто Эрнандес его ударил. Он просто отшатнулся от этих слов и попятился назад, пока спиной не натолкнулся на стену, а потом прислонился к ней и вперил взгляд прямо перед собой, явно не видя Эрнандеса и не замечая вообще ничего вокруг.
— Как умер? — прошептал он наконец, как бы очнувшись.
— Он был убит, — сказал Эрнандес.
— Кем?
— Этого мы еще не знаем.
В комнате нависла тишина.
— Кому могло понадобиться убивать его? — прервал затянувшуюся паузу Смит.
— Может быть, вы подскажете нам ответ на этот вопрос, — сказал Эрнандес. — Что он сообщал вам в своем последнем письме?
— Не знаю. Ничего не могу припомнить, — сказал Смит. Казалось, что он вот-вот потеряет сознание. Он стоял, опираясь всем телом о стену, голова его была запрокинута, а взгляд направлен в потолок.
— А вы все-таки постарайтесь, — мягко проговорил Эрнандес. Он уже успел спрятать револьвер в кобуру и сейчас направился к бару. Там он налил коньяк в довольно объемистый бокал и вернулся к Смиту. — Возьмите. Выпейте это.
— Я не пью.
— Берите.
Смит принял стакан, понюхал его содержимое и сделал движение, как бы пытаясь отстранить его от себя. Однако Эрнандес настоял на своем. Смит выпил, с явным трудом глотая обжигающую жидкость. Потом он закашлялся и поставил стакан на стол.
— Мне уже лучше, — сказал он.
— А теперь сядьте.
— Да я в полном порядке.
— Садитесь!
Смит послушно и, направившись к одному из больших мягких кресел, неохотно и как бы с недоверием ко всему происходящему погрузился в него. Он молча вытянул вперед длинные ноги и, стараясь не глядеть на Эрнандеса, принялся рассматривать носки своих надраенных до блеска ботинок.
— Вернемся к письму, — сказал Эрнандес. — Постарайтесь поподробней припомнить, что в нем было?
— Не знаю толком. Это же было давно.
— Не упоминалась ли в этом письме некая Лотта Констэнтайн?
— Нет. А кто она такая?
— Не упоминал ли он в нем о человеке, которого называют глухим?
— Нет, — Смит вдруг поднял на него глаза. — А почему его так называют?
— Ладно, не будем об этом. А о чем же все-таки говорилось в этом письме?
— Честное слово, не знаю. Письмо, по-моему, начиналось с того, что он благодарил меня за ботинки. Точно, с этого оно и начиналось.
