— Да, знаю, — ответил Мейер и снова помахал перед лицом рукой.
— И Марчия, как всегда, права. Я ведь и в самом деле вырос вместе с Максом, твоим отцом, упокой Господь его душу. И почему это вдруг я должен теперь бояться прийти к его сыну Мейеру? Я же лично был приглашен, когда тебе делали обрезание, представляешь? Так разве я должен бояться прийти к тебе, чтобы посоветоваться по поводу возникшей у меня проблемы, если твоего отца я знал еще ребенком? Чего мне боятся? Послушайте, вы и в самом деле решительно отказываетесь от сигары?
— Самым решительным образом.
— Это очень хорошие сигары. Мой зять прислал их мне из Нассау.
— Я благодарю вас, мистер Раскин, но мне не хочется. Но все равно благодарю вас, мистер Раскин.
— Дэйв… Зовите меня просто Дэйвом.
— Хорошо, Дэйв. Так в чем же у вас возникли затруднения? Я хочу сказать, какое же дело привело вас сюда? К нам в дежурку?
— Ко мне прицепился какой-то хохмач.
— Кто?
— Самая настоящая язва.
— Я не совсем понимаю вас.
— Мне, понимаете, постоянно звонят по телефону, — сказал Раскин. — Звонят по три-четыре раза в неделю. А когда я снимаю трубку, то там неизвестный мне голос спрашивает: “Это мистер Раскин?” Я, естественно, отвечаю “да”, и сразу же этот голос кричит: “Если ты не уберешься из этого помещения к тридцатому апреля, я тебя пришью!”, а потом он себе спокойно вешает трубку.
— А голос в трубке — мужской или женский? — спросил Мейер.
— Мужской.
— И больше он ничего не говорит?
— Нет, больше он не говорит ни слова.
— А чем так хорошо это помещение?
— А что в нем может быть хорошего? Это небольшая каморка на Калвер-авеню. Если хотите знать, то там полно крыс; правда, крысы эти до того здоровущие, что это просто не крысы, а самые настоящие крокодилы. Можете зайти как-нибудь и полюбоваться на них. Помещение это я использую как склад для готового платья. А кроме того, там у меня работают несколько девушек-гладильщиц.
— Значит, если я правильно вас понимаю, в помещении этом нет ничего особо привлекательного?
— А кто его знает? Может, его облюбовали какие-то другие крысы. Но это же не значит, что можно так вот звонить ни с того ни с сего к человеку и угрожать ему.
— Понятно. Ну что ж… Скажите, а у вас нет кого-нибудь, кто мог бы желать вашей смерти?
— Моей смерти? Не смешите меня, — сказал Раскин. — Меня все вокруг любят и уважают.
— Это я понимаю, — сказал Мейер, — но может же найтись какой-нибудь псих или чокнутый среди всех этих хороших людей, которому могла бы взбрести на ум идея, что неплохо было бы от вас избавиться?
