Стакана сока у меня нет, холодильник вообще в эти сумеречные для меня времена наполняется как-то сам по себе, в основном — пельменями, но твоих отражений сейчас во мне полно, полно. Я открыл окно, Лиза, чтобы посмотреть, будет ли занавеска колыхать ветер, но нет, Лиза: занавеска стала дыбом от ужаса. Потому что никакого прохладного дыхания нет, а есть — смертельный холод декабрьской ночи, которая небось хохочет, когда я называю ее утром. Если ты думаешь, что моя бессонница привела к чему-то плодотворному, ты, конечно, заблуждаешься: я не придумал коварных приемов вождения следователя за нос; скорее довел себя до такого состояния взвинченности, при котором могу сразу же по приходе складывать мой нос у подножия следователя и предлагать водить за него меня весь допрос. Холодильник рыкнул и затрясся, и, кажется, это сигнал к выходу. Есть у меня подозрение, что холодильник с ними со всеми заодно — чувствуется в нем что-то неуловимое от кадрового сотрудника МГБ, но шучу, шучу, милый.
Я думал, конечно, сесть в теплый, респектабельный уют своей машины и сейчас, проходя мимо нее, восхищенно улыбаюсь поблескивающему лаком, как холст Вермеера, боку, но — и это одна из вещей, которая пришла ко мне ночью, — я не смею ехать туда на собственной BMW, на моей фрау. Это было бы чересчур самонадеянно, но не в смысле демонстрации моей dolce vita. Я ведь не знаю, милая Лиза, когда меня отпустят с этой «беседы», и отпустят ли вообще. Ты наверняка читала о людях, заходивших в МГБ забрать родственников с допроса и пропадавших на годы. Мне неприятно думать о моей машине, которая останется на спецстоянке для вызванных на допрос, ее занесет снегом, потом придет весна — какая-нибудь десятая по счету весна, сквозь нее прорастет дерево, и я ничего не смогу для нее сделать. Человек ответствен за тех, на ком прирулил. Это все равно что уйти на допрос и не покормить котенка. Ключи и документы — под зеркалом в прихожей, мама знает.
Черное небо в прорезях между домами и фонари — как непропорционально большие звезды на этом небе. Нас всех давно нужно было наказать за то, что в наших городах не видно звезд. Разве может человек идти на допрос и не видеть звезд? Разве это нормальное мироустройство?
Выйдя со двора, я обнаружил группки одетых в шубы и пальто людей, тянущихся к трамвайной остановке, — равнодушные к небу и звездам, придумавшие эту реальность и заставившие ее столбами, фонарями, многоэтажками. МГБ только заканчивает начатое ими. Нами. Нет, все-таки ими.
