Я видел себя будто со спины, будто в музыкальном клипе, и даже мелодия, невыносимая, тянущая мелодия то и дело появлялась — какой-то навязчивый глэм с очень высоким мужским вокалом. Что-то вроде «Upa-pa Upa-pa Upa-pa Upa-pa I got you baby Upa-pa». И под нее — мои прыгающие, покачивающиеся, то слишком быстрые, то слишком медленные движения. Ты была — был яркий, ровный свет. Ты исчезла, и остались лишь дерганые софиты, этот дискотечный маскарад.
Я вста с табур Я пдшел к вери Я отк л две Я выш на ицу. Я пыталс ловит кси, но они не оста влив ась. Я пош дальш Мен вели фнари. Они стяли как в алле Я шел по это алле Впереди было черн
Вот как-то так, наверное.
Я промок и, кажется, очень замерз — все потому, что оказался без плаща и шапки, в одном синем свитере с надписью «bear bears bear» — твой подарок! Мы, кажется, беседовали с тобой, но я не уверен, что ты была при этом рядом. Я помню пар изо рта и мысль о том, что ноябрь — холодный месяц, помню замерзшие лужи под ногами и мысль о том, что случается с рыбами, когда они замерзают, и фары маршрутки сзади, которая остановилась, хотя я ее не просил (возможно, я шел по проезжей части).
Я давал кому-то деньги, Лиза! Я точно давал кому-то деньги, и это одно из самых странных воспоминаний того вечера. Кому и за что я мог в таком состоянии платить? И даже не так: что нужно мне было тогда из вещей, которые можно купить за деньги? Согласись, это какой-то бред, обман? Но я очень отчетливо помню женщину в каком-то ямщицком армяке, которая высокомерно принимала у меня ком смятых купюр и с поистине ямщицким отвращением возвращала мне его обратно, отлепив от него несколько бумажек. Я помню ее лицо с крупными чертами и сплюснутым носом, к которому так подошла бы душевная, с проседью и застрявшим кусочком капустки борода. Я помню ее фиолетовые губы, помню, что нас окружал полумрак, и как раз этот полумрак позволяет заключить мне, Елизавета, что было это, наверное, в маршрутке. В маршрутках людям надо платить.
Кажется, именно в маршрутке я нащупал в себе способность склеивать некие примитивные мозговые импульсы в цепочки, имеющие причины и следствия (женщина с фиолетовыми губами и приплюснутым носом интересна сама по себе, но я ей что-то дал. Да, я ей дал деньги и поэтому могу ехать, ехать, еха-а-ать дальше, под мелькание этих фонарей за такими яркими окнами). Способность, которая некоторыми ошибочно принимается за мышление. Но являлись ли мышлением те процессы, что протекали внутри меня? Я помнил, что мы с тобой расстались и что мои мысли были слишком медленными в тот момент, когда ты ждала от меня «раз, два, три — окликнул, прошелся, позвал, обнял!» — а я так не смог, я ехал и смотрел на мелькание фонарей за окнами, вернее, нет, я тогда был на кухне, это я сейчас еду. Или вспоминаю о себе, едущем, едящем, нет — все-таки едущем. Моя медлительность, такая, по-моему, естественная, скажи? Ведь посмотри сейчас на меня, меня ведь можно понять, да? Ведь ну а как я еще мог? Я думал тогда со стробированием, как на дискотеке, под яркими огнями. Вот эта моя медлительность, этот расклад привел к тому, что мы расстались, распались, мы распалились и обеспалились, мы опалились, опалились, Лиза! Опалились и опали! Но все еще есть шанс. То есть ты, оседлав свою какую-то быструю-быструю лошадь ли, ракету (сейчас не поймешь), ты — сделала какие-то далеко идущие выводы из моей кухонной склеенности, ошарашенности, но я найду тебя и верну.
