Начальник управления аудирования Пятого отдела МГБ, полковник Соколов
Наблюдаемые проникли на квартиру одновремённо, вскрыв дверь собственным ключом, в 19.07.
Гоголь. Ну куда ты меня тащишь? Дай хоть раздеться толком! Шапку на рога повесить. Вот если бы нас сейчас слышал человек, не знающий, что здесь вешалка в форме оленьих рогов, собственно, даже не в форме оленьих рогов, а как раз и являющаяся оленьими рогами, он бы подумал, что «шапку на рога повесить» — это надеть ее себе на голову, а не снять с головы, как в моем случае. Почему на кухню? Эй, я бы предпочел быть затащенным туда, смотри, как спальня распахнула пасть! Спальня распахнула пасть, я хочу в кровать упасть! Лиза! А со мною-ка пойдем и в кроватку упадем! Ну? Чего ты такая серьезная? Случилось что?
Лиса. Садись и не дурачься. Собственно, я думаю, что ты прекрасно чувствуешь, что сейчас будет разговор, и именно поэтому дурачишься, так как боишься. Не бойся. Все в наших руках.
Гоголь. Я хоть чаю поставлю. Ты чаю-то будешь? Чай из медвежьих лап…
Лиса. Садись и слушай. Я готовилась к этому… Долго… И я все равно не знаю, с чего начать. В последний момент всякий раз себе говорила: приду, посмотрю на него и сразу все пойму. Пойму, как надо. И вот смотрю. И не знаю. Я не буду плакать потому, что все, что я могла выплакать по этому поводу, я уже выплакала. Так. А теперь надо говорить.
(Гоголь молчит. Лиса наливает чай.)
Лиса. У великого мастера недоговорок Акутагавы Рюноскэ есть такой рассказ, где герой, негодный буддийский монах-пьяница, повествует про три основных круга ада: дальний ад, ближний ад и ад одиночества. «Под тем миром, где дышит все живое, на пятьсот ри простирается ад» — так, кажется, говорится там. Так вот, под миром простираются только два круга — дальний и ближний. А ад одиночества находится, как пишет Акутагава, «в воздушных сферах над горами, полями и лесами», то есть счастье человека в любой момент может превратиться для него в бесконечную муку и страдание. Так вот. Теперь Акутагава заканчивается, и начинаюсь я. Дело в том, что у меня есть смутное подозрение, что все ады, уготованные человеку, начинаются еще здесь, на земле. Все, а не только ад одиночества. И что ад одиночества является наказанием за те проступки, которые мы совершаем.
Зачем ждать наказания в загробной жизни, если все наказание — тут? Попробуй полюбить двоих, и вот тебе ад. Причем не как мучительное воспоминание об уже совершенном, пришедшее накануне конца, как ты говорил, а здесь, в реальной жизни, в повседневности. Что бы ни сделал, сделаешь больно. Даже если будешь просто сидеть и читать трехстишие из Акутагавы: «Сорок лет уж смотрю на росу на фиалках, устилающих поле», все равно делаешь больно. Кому-то одному из двоих. А к черту эти литературные ассоциации! Что за привычка все самые серьезные разговоры строить на литературе!
