Лиса. И ты был счастлив?
Гоголь. Никогда в жизни мне не было так хорошо. Вспоминаю сейчас свои вечера там, а я пристрастился смотреть футбол, хотя всегда его ненавидел, да и сейчас презираю. А тут — смотрел футбол, болел даже за какую-то команду, с серыми чулками в полоску. Сваришь кашки собаке, а там был здоровенный овчар, но добрый, как котенок… После — сарделек себе. После — придет дядя Сережа, он сменщиком был, в семье нелады, дочь, я так понял, из дома выгоняла, мешал он ей… Так вот он часто по вечерам приходил покалякать, и называл меня профессором, и какие мы беседы там вели! Мудрый был, как Сократ. Помню, как историю мою услышал, с выгоном из школы, рассмеялся и сказал, что только вот сейчас настоящим писателем и стал. А я тогда вторую книжку фигачил, по тридцать страниц в день… Футбол вместе смотрели. Би-би-си ко мне туда приезжало, фильм про меня снимать. Дядя Сережа даже в кадр попал, речь там толкнул какую-то — про то, что времена теперь такие, что приличный человек только и может работать — сторожем. А по утрам я себе делал крепкий кофе в оловянной солдатской чашке, на горелке газового баллона, — знаешь вкус какой был! Эх! Выходил, облокачивался на сваренные из рельса перильца, и солнце вставало из-за панельных домов далеко на горе, и ощущение было такое, будто я в жизни все понимаю. Вообще все. Вот в тех домах сейчас просыпаются люди. Одеваются. Пьют чай на завтрак. Едут на работу. А я могу сидеть, читать Борхеса, а вечером его дяде Сереже пересказывать.
Лиса. О, это интересно! Борхес в пересказе. Ну-ка?
Гоголь. Однажды один мужик у себя дома под лестницей нашел такую штуку. Ну как тебе объяснить, дядя Сереж. Ну как будто вот там вообще все штуки мира сходятся. Ты смотришь в нее и сразу все видишь. И ТЭЦ вот нашу, и рессорный завод, и рудники в Солигорске, и всех, кто на них работает. Тут ты должна спросить, как у него глаз-то хватает?
Лиса. А как у него, милок, глаз-то хватает?
Гоголь. Милок — не дяди-Сережино слово. Давай лучше «Толян».
Лиса. Дивные вещи ты говоришь! Ну люди навыпридумывают! И как же у него, у мужика-то этого, Толян, глаз-то хватало все это зрением объять?
Гоголь. А он как бы переключался с одного предмета на другой. Видел лошадей на закате на берегу Каспийского моря, видел разлагающиеся останки своей возлюбленной в Земле, видел шар земной со всех точек зрения. Сидел и видел. Мог вообще год так не вставать, смотреть. Тут ты должна спросить: «А что он со штукой этой сделал»?
