Ночыо.
Придется мне теперь совсем не спать: появился вор. Проходя мимо бочки, Предок машинально ударил по ней ладоныо и по звуку догадался, что она наполовину пуста. Нам удалось забрать с собой в мансарду только самое ценное и не громоздкое из наших вещей -- белье, посуду, a все остальное куда девать? Необходимо срочно куданибудь их пристроить! Прошлой ночью y нас украли самый лучший наш тюфяк. Мама возмутилась и заявила, что обратится в полицию. Тетка начала орать, вмешался Предок, и о полиции больше ни слова.
To и дело я откладываю карандаш и озираю наше добро. Стенные часы лежат плаишя на самом верхy поклажи, и позтому поЕозка в темноте похожа на огромную пушку, из тех, что я видел вчерa. Под окном сапожника дремлет Бижу. Когда y него затечет нога, он переступит, звонко стукнет подковой о камень и высечет искорку. Догадывается ли он, верный наш коняга, что корму для него осталось
всего на полторa суток... Сейчас он стал вроде лоспокойнее, зато какой-то невеселый.
Застолье в "Пляши Нога" кончилось -- ни криков, ни пения. Даже два ломовика, подравшиеся из-за Дерновки, и те утихли. Сидят и слушают рассказ какого-то артиллериста, вернувшегося из Восточной армии.
--...Пулевая картечница Рефи, или, как ee называют, митральеза,-превосходнейшая штучка, только они ведь нам все время твердили: "Наша слава не нуждается в каких-то там новых изобретениях*. Секрет они крепко про себя держали! Когда мы получили вот такие игрушечки, просто не знали, как к ним подступиться, a ведь война уже шла. Значит, приходилось прямо на поле боя разбираться что к чему! Да еще при каждом выстреле тебя так отбрасывает назад, a в минуту она три раза бьетl Как брызнут фонтаном двадцать пять пуль, a то и семьдесят пять! Так и косит пехоту, жаль только, недалеко стреляет. A вот y пруссаков пушки Круппа -- это я тебе скажу...
Ho вскоре проклятья по адресу генералов и самого императорa заглушают рассказ артиллериста, и снова начинаются крики, хохот, пенье...
Если "Пляши Нога" -- предпочтительное место сборищ горлопанов и рассказчиков, то уголок y водоразборной колонки облюбовали себе философы и ораторы. На ступеньках .виллы устроились рядком Кош-столяр, последователь Прудона, и Гифес-типографщик, интернационалист; их слушают ремесленники, подсевшие к своим окошкам глотнуть свежего воздуха, тут же цирюльник Шиньон, причисляющий себя к эбертистам *, бланкист сапожник Лармитон и гравер Феррье, якобинец *.
