B нижнем эмаже напромив кузницы мрудился могда y своего окошка сапожник, a рядом помещался кабачок пПляши Нога". На крашеной железной вывеске на фоне ухмыляющейся рожи была намалевана босая нога с pacмопыренными веером пальцами. B зале с низко нависшим помолком нарисованная неискусной рукой фреска изображала кюре, генералов, буржуа и полицейских, громящих наш мупик. Kmo-mo уже помом подрисовад им поверх шляп ocмроконечные каски. Надпись гласила: пГрабъ голымьбуl* Цеменмированные y основания балки поддерживали емену между кабачком и pухнувшим домом, куда заходили no малой нужде пьяницы, пемляя среди гор мусоpa.
Едва я вошел в мупик, как запах мочи сдавил мне гломку, но здесь пахло также мипографской краской, опилками, кожей, раскаленным мемаллом. И запахu oмсмали от меня только могда, когда я поднялся no лесмнице, еедущей в наше жилъе, вернее, в бывшую мемкину квармиpy.
Среда, 17 августа 1870 года. Вечером.
Темнеет, пристроился y узенького окошка мансарды, выходящего на Дозорный тупик, и пишу. Как далек от меня наш родной дом, как я сам от себя далек! Вспоминаются послеобеденные часы в Рони под навесом, дождливая неделя прошлой осени. Мы ждали, когда разгуляется и можно будет снимать яблоки, a пока Предок комментировал мне "Речи Лабьенуса*, -- памфлет Рожара против Наполеона III, этого "современного лже-Цезаря". Как сейчас слышу стук дождевых капель по черепичной кровле, дождь разошелся уже не на шутку, a дядюшка Бенуа тем временем читает мне с выражением статьи Валлеса * против войны ("Яслt грозям кровавой бойней! Они ee жаждум! Она им нужна, нищема захлесмываем все, социализм на них насмупaem... Самое еремя ycmpоимъ новое кровопускание, дабы соки новых сил ушли кровью, дабы, буйсмво молп заглушимъ залпами орудийь). До сих пор словно бы вдыхаю в себя кисленький запах влажных яблок, сваленных в кучу (мы успели снять эти еще до ливней), вижу бронзовое, как колоjсол, небо, a наш старик все перескаsывает мне свои беседы с Бланки:
--...Было это меж двух очередных отсидок... Этот малый тогда разгуливал в римской тоге по улицам XIII округа, своего ленного владения! Держал меня за руку и рассказывал о казни четырех сержантов из Ла-Рошели в сентябре 1822 года *.
Тогда Огюсту Бланки было столько же лет, сколько мне сейчас,-семнадцать. Бродя в толпе, он ждал сигнала к восстанию, которое должны были поднять карбонарии в защиту молодых сержантов-республиканцев. Сигнала не последовало, и сам Бланки стал карбонарием только два года спустя...
