Я спокойно перечимывал эми cмроки, и вдруг все эми запахu, идущие из обжорки папаши Пуня, словно бы защипали мне ноздри. Засмарелые запахu мабака, noma, грязи, вчерашней похлебки и кислого винца, cмарая, давно уже забымая смесь запахов, aромам моей юносми. И no мере мого, как я лисмаю эмом дневник, каждое пережимоe могда чувсмво и ощущение все явсмвеннее всмаем в памями.
Эти десять месяцев -- вся моя жизнь. До сих пор я питаюсь ими.
Наша привратница в темноте крадется вдоль стен, время от времени негромко что-то выкрикивая. Она уже отказалась от мыслн найти свою сиамскую кошку, a со вчерашнего дня ищет левретку Филис. Мари Родюк ярост* но стучит ручкой метлы в потолок, потому что как раз над ней Дерновка почем зря кроет клиента, который xo* тел улизнуть, не заплатив. Ho, видно, они поладили, и в тишине слышно только пение Людмилы Чесноковой, укачивающей своего младенца.
-- Это их pусская песня,-- объясняет мне Марта.-- Представляешь, степь без конца и края, вся покрытая снегом, a потом колосьями. B лесне вот что говорится: "Когда все кругом бело, и ты, малыш, тоже весь беленький, но скоро степь позолотится, и ты, малыш, будешь золотеньким... Я положу тебя голенького под стог, и, когда жнецы в полдень присядут отдохнуть и поесть, они спросят -- чей это золотенький малыш, скажут, что никогда ничего красивее не видели... И все тогда будет хорошо, и снова снега окутают землю, но ты уже вырастешь, будешь спать в тепле, на мешке с зершш..." Только порусски еще красивее получается.
Моя смугляночка в немыслимом своем наряде задумалась и осматривает этот мой каземат, подземелье Дозорного, тем же взглядом, каким рассматривал я перекроенный ею редингот. Куда девалась та наивность, с какой она восхищалась элегантностью своего нового туалета; впрочем, в вопросах элегантности богачи и люди знатные уже так давно поднаторели, что если на эту область посягнет бедняк, то выглядит он шутом или дурачком каким-то. Зато Марта наизусть знает наш тупик, a это преимущество, и немалое. Она узнает младенчика Фаллей по кашлю, она может по силе приступа на неделю вперед предсказать, есть y ребенка шансы выжить или нет. По запахам, идущим из
канавы y колонки, она безошибочно заключает, что парикмахеp прогорает со своими париками. Угадывает, сколько заказов получает позументщица и сколько та, что изготовляет искусственные цветы.
Марта подымает воротник своего лапсердака. Пусть он натирает ей щеки, она полна простодушной, непереносимой гордыни. Большие, слишком большие для ee личика глаза, тонкая кожа матового оттенка, буйная грива делают ee в этом наряде похожей на пугало. Дикарочка, силком вырванная из родных джунглей и обряженная сестрицами миссионерками в первое попавшееся тряпье. Словом, что-то совершенно нелепое. (Вот где самое непростительное расточительство: ум, красоту народа выбрасывают на свалку.)
