В одеянии и вооружении своем он был странен и смешон, и, казалось, ему самому это доставляло удовольствие. Он нарочно старался одеться почуднее, и насмешки над ним всех людей партии доставляли ему удовольствие.[745]
Услуги, оказанные Тихоном в первое время, когда партия скрывалась по лесам и еще не определилось, что было можно и что нельзя, были неоценимы. Тихон не признавал, чтобы что-нибудь было нельзя, и ходил везде, как по своей пашне, и знал всё, что делалось на 20 верст кругом. Одно, за что не любил его Денисов, это то, что[746] после этой пули, которая ему попала в спину, весьма трудно было уговорить Тихона, чтобы он живыми приводил французов.[747]
— Ну что? — спросил Денисов.
— Привел одного, — грустным голосом сказал Тихон.
— А, — сказал Денисов. — Из Шамшева?
— Из Шамшева. Вот тут у крыльца.
— Что ж, много наг’ода? войска?
— Много, да плохой, всех побить можно разом, — так же грустно сказал Тихон.
— Где ты его взял?
— <Я их> двоих. Они за водой шли. Я присел за кустом. Как ухну, сразу оба повинились.
— Двух? Где же другой? — спросил Долохов, улыбаясь, глядя на Денисова.
— А? — подтвердил Денисов вопрос Долохова.
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову: его уже несколько раз бранили за это. Он почесал спину и улыбнулся. Лицо Тихона, казалось, было лишено способности улыбки, и потому неожиданная улыбка с недостававшим зубом всегда неотразимо заразительно сообщалась другим. Денисов, Долохов, Петя и даже Vincent, сами еще не зная чему, засмеялись.
— Другой где, другой где? — напрасно стараясь удержать свой смех, спросил Денисов.
— Да так; ты, ваше высокоблагородие, не серчай…
— Да что так?
— Да так, плохенькая такая на нем одежонка… — Тихон опустил глаза. — Да и грубиан, ваше благородие, — сказал он вдруг, видимо довольный найденной отговоркой.
— Чем же он грубиянил? — спросил Долохов.
— Как же, говорит, я сам анеральский сын, не пойду, говорит….[748]
— Ну,[749] а в Кукуевке был?
— В Кукуевке, это за горкой-то? Не догадался. Да что ж, я сбегаю, — прибавил Тихон, стараясь задобрить начальника.
— Пойдем, поговорим с пленным, — сказал Долохов и вместе с Денисовым пошел на крыльцо.
— Лихачев, водки стакан Тихону, — сказал Денисов.
Петя, удивленный видом этого странного человека, оставался в горнице, глядя на Тихона. Тихон выпил стакан водки и, оглянувшись и увидав барабанщика, подмигнул ему и улыбнулся.[750]
— А ты разве его знаешь? — сказал Петя.[751]
— Как же, при мне поймали, — сказал Тихон. — Их там пара была. Другой еще пофигуристее был.
