] физическое проявление, радость его при известии о Тарутинской победе. Он поздравлял и благодарил войска, как будто с чувством, но это всё было только привычное отражение окружающих их предметов. Но погибель французов, предвиденная, постигнутая вперед, было его душевное, единственное желание.
Когда он думал о том, как совершится это, он приходил в беспокойство,[535] вставал и ходил по избе и опять ложился. В ночь 11 октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
«Опять, опять!» подумал он, чувствуя охватывавшее его волнение. И, приподняв голову, он окликнул в соседнюю комнату.
— Казачок! Катя! — проговорил он.
— Что прикажете?
— Дай лимонаду, коли не спишь.
В соседней комнате зашевелилось, но в то же время и в сенях послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
— Войди, войди, голубчик. Что новенького? — окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь быстро, взволнованно рассказывал содержание известий. Несмотря на волнение страха предаться напрасной радости, которое испытывал Кутузов, слушая Толя, в голове его мелькнула та же мысль, как и в голове Коновницына. «Ну, теперь держись, подумал он, замучают проэктами».
— Кто привез? — спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью. Кутузов употреблял все душевные силы, чтобы удержать выражение охватившей его восторженной радости.
— Не может быть сомнения, Ваша Светлость.
— Позови, позови его сюда.
Кутузов сидел, опустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он прищуривал свой глаз, чтобы рассмотреть посланного.
— Скажи, скажи, дружок, — сказал он, всё нагибаясь ближе к Болховитинову,[536] как будто на лице его он хотел прочесть то, что мучило и радовало его. — Какие ты привез мне весточки. — А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так?
Болховитинов[537] начал подробно доносить, сначала не то, что ему было приказано.
— Говори, говори скорее, — не томи душу, — перебил его Кутузов.
Болховитинов[538] рассказал всё, ожидая приказания.
Толь начал было говорить что-то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что-то; но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось, он захлюпал от слез и, оставив то, что он хотел говорить Толю, повернулся в противную сторону к красному углу избы, черневшему от образов. Он сложил руки и сквозь слезы сказал:
— Господи! Создатель мой! Внял ты молитве нашей… Спасена Россия. Благодарю тебя, господи.
Так думал и говорил
