между французами. Караульные солдаты, особенно ласковые с Пьером, и ко всем остальным пленным <были> дружелюбно, оказывая им услуги, которые были в их власти.
6-го октября в караул заступил один из самых добродушных[326] офицеров, старых знакомых Пьера.[327] Офицер этот, не скрываясь, сообщил Пьеру, что дела французов плохи и что, как слышно, завтра всё выступает и пленных поведут с собою.
— Но что же сделают с больными? — сказал Пьер. — У нас в балагане один солдат совсем умирает, а другой тоже[328] болен лихорадкой и едва ли будет в состоянии идти.[329]
Француз отвечал, что, вероятно, больных оставят в гошпитале или возьмут с собою в гошпитальных повозках.[330]
Этот другой больной, про которого спрашивал Пьер, был Платон Каратаев.>
Около полудня Каратаев начинал бледнеть, синеть, дрожать, шел в свой угол, ложился под шинель и лежал таким образом, не шевелясь, и тихо стонал до другого утра. Признаки его болезни, как и все проявления[331] его жизни,[332] были так просты и естественны, что[333] они были почти незаметны.[334]
— Платоша-то наш, Соколик, опять умирает, — говорили, посмеиваясь, его товарищи, глядя на кучкой свернутое и укрытое шинелью его неподвижное тело.[335]
6 октября весь[336] день[337] было заметно особенное движение между французами: двигались войска, ездили посланные и[338] фуры и даже ломались балаганы французов и кухни. Всю ночь слышалось движение войск, но о пленных всё еще не было никакого распоряжения. На другой день, 7-го октября,[339] в карауле при пленных стоял молодой человек итальянец,[340] один из самых старых знакомых офицеров Пьера. Офицер этот, красивый,[341] молодой человек, всякий раз как был в карауле,[342] приходил к Пьеру и[343] подолгу разговаривал с ним.[344] Офицер этот, учтивый, хорошо воспитанный и скромный молодой человек, был[345] приятен Пьеру в особенности по тому странному сходству, которое было в верхней части его лица с лицом Наташи. Сходство это было совершенно — в глазах, в линии носа, во лбу, но сходство это продолжалось только до тех пор, пока лицо было спокойно, не улыбалось. При улыбке что-то короткое, мелкое чувствовалось в этом лице. И Пьер не любил его улыбку.[346] В первый раз, как итальянец, разгово[ри]вшись с Пьером и, пораженный его речью и манерами, расспросил его, кто он, офицер[347] обещал непременно[348] освободить его. Но, придя в другой раз, он не возобновил об этом разговора. И Пьер, поняв из его молчания неудачу его попытки, не спрашивал об этом.
