– Вася! Да ты же настоящий музыкант! – восторженно воскликнул Оленин, после того как Черенок мудреным пассажем закончил второй «Славянский танец» Дворжака.
– Теперь про Днипро!
– Нет, раньше о Волге!
– Вася, джан, сыграй лучше «Ереван мой Милый»!.. – посыпались со всех сторон восклицания.
На огонек в сарай собрались почти все люди полка, свободные от работ и дежурств.
– Давайте‑ка лучше споем нашу фронтовую, – крикнул кто‑то, и дружно подхваченная всеми песня понеслась в ночное небо.
Над аэродромом
Раскатился громом,
Рокотом знакомым самолет.
Это из‑за тучи
Штурмовик могучий
Боевой привет нам шлет.
Выпьем круговую –
Чарку фронтовую
За Кубань – советскую реку.
За любовь, за службу.
За большую дружбу
В нашем штурмовом полку.
Эх, крепки друзья‑штурмовики,
С «мессершмиттом» справится любой!
Согревай нас жарко,
Фронтовая чарка,
Завтра утром снова в бой!
А когда песня затихла, вышел на середину Остап. Блеснул из‑под бровей цыганскими глазами, закинул назад прядь волос, упавшую на лоб, да так хватил каблуком об пол, что стены зашатались.
– А ну‑ка, Вася, – крикнул он озорно, – дай, брат, нашу, русскую!
А сам как свистнет да как хлопнет ладонями по голенищам и пошел, и пошел по кругу, лихо подбоченясь, рассыпая каблуками мелкую дробь. Восторг румянцем разлился по Таниным щекам. Темные зрачки Остапа выжидающе глядели на нее, просили, звали.
Таня не выдержала, всплеснула руками, сорвалась с места и поплыла навстречу ему, едва касаясь подошвами пола, поводя плечами, помахивая платочком. За ней выскочил Оленин, и, заражаясь веселой пляской, летчики один за другим врывались в круг. Все закружилось вихрем, затопало, замелькало в неровном свете коптилки. Нет, ничто не сравнится с удалой русской пляской! Она притянет, захватит, поглотит каждого. Откинув назад голову, Черенок с улыбкой следил за плясунами, а пальцы его все быстрее и быстрее бегали по клавишам. Пыль клубами летела из‑под ног. Ходуном ходил прогнивший пол. А над всем маячила голова Бороды, отплясывавшего нечто ему одному известное.
Бензин кончался, и коптилка отчаянно чадила. Вздрагивая и моргая в такт пляске, огонь напоследок вспыхнул и погас. Черенок оборвал игру и захлопнул крышку. Сразу стало тихо и немного грустно. Еще некоторое время было слышно, как гудели струны да учащенно дышали плясуны, но потом только ветер завывал за стеной, гремя оторванным листом железной кровли. Все стояли молча. Бурное веселье, охватившее людей, быстро таяло. Кто‑то вздохнул, и многие ловили себя на том, что мысли их сейчас ушли далеко‑далеко, туда, к другим дням, дням радости в кругу семьи, к дням мирной жизни. А девушки затянули грустную песню, и их голоса печально зазвенели в темноте, вызывая в сердцах тоску по дому.
