Мало-помалу терпкое и крепкое вино развязало языки, мы разговорились, и очень скоро я смог осведомиться о той сказке, которую посулил хозяин гостиницы.
Собеседник взъерошил волосы, усмехнулся:
– Сказка, говорите? – хмыкнул он. – Нет уж, ма'эр, можете назвать это сказкой или легендой, но то, что я вам поведаю, – истинная правда.
Мне нравился этот человек, нравилась его манера держаться – простая, безыскусная, но свободная, нравился ощутимый внутренний стержень. Я сразу понял, что жизнь нового знакомца не была сладкой и преподносила немало неприятностей, нравился говор, в котором, словно камешки в водопаде, рокотал звук «р», но всё же пожал плечами, сомневаясь.
– Не верите? – мужчина откинулся на спинку кресла. – А если я вам скажу, что сам был очевидцем? И у меня есть доказательства.
Я кивнул, и он начал с вопроса:
– Знаете ли вы о страшной войне, что произошла между Краем Среднелесья и Окоёмом Великой Пустоши пятнадцать лет тому назад?
Я снова кивнул.
– Мне тогда было семнадцать, родителей и всех родственников вырезали в ночь последней битвы. Я чудом спасся. Истекающий кровью, смертельно раненый ядовитой стрелой отец подсадил меня на коня, шепнул в лошадиное ухо, стегнул по крупу, и конь понёсся прочь из города в сторону пустыни, где только и можно было схорониться от орды тёмных воинов Среднелесья. Простите, что холодно говорю о случившемся, но вспоминать подробности – трудно и больно, да и не об этом история.
Вот так начался рассказ, который изменил мою жизнь… или… закончил её.
***
Обученный конь нёс меня по ночной дороге в сторону Великой Пустоши. Вскоре стихли предсмертные вопли жителей Окоёма и радостные – врага.
Я вытер слёзы и обернулся, чтобы попрощаться, как подобает мужчине – с жаждой мести в сердце и достойными словами на языке. Небо над городом пылало заревом пожарищ, на этом страшном фоне метались огромные чёрные тени, клубы серого дыма с запахом горящей плоти настигали меня.
Вот тут шальная стрела с чужим перьём и попала в левую руку, в плечо. Сила её уже ослабла, но всё же наконечник вошел полностью, и я поспешно схватился за древко и выдернул стрелу, зная, что, как правило, копьецо смазано ядом. Хлынула кровь, унося отраву, в голове помутилось, и, склонившись к шее коня, вцепившись в гриву, я погрузился в забвение.
Когда очнулся, солнце палило нещадно, конь устало шагал, утопая копытами в песке.
Кажется, мы заблудились. Со всех сторон тянулись цепи дюн, сливающиеся на горизонте с ослепительно-синим, без единого облака, небом. Кое-где в изгибах закрепилась чахлая растительность – там песок спрессовался и потрескался, очевидно, далеко в глубине была вода.
