Король осторожно приоткрыл двери и проскользнул в комнату.
Принц не спал. Горячка уже не мучила его, но лицо все еще было бледным, осунувшимся.
Служка рядом с постелью читал какой-то манускрипт и был прогнан взмахом королевской руки.
– Папа, – сказал принц и застонал, как было все эти дни – наполненные болью и тоской.
Сдерживая бег сердца, король накрыл руку сына ладонью.
– Ничего, сынок, – странно было видеть зашитые веки, под которыми были некогда прекрасные сапфировые глаза, теперь безжалостно выжженные каленым железом. Мелвин нашел способ: не заимствуя удивительные волшебные глаза, Дракон не мог переродиться. Он и не родился – потерял силу, разбился, рассыпался миллионами потускневших безжизненных чешуек. Многовековое заклятие было снято, но какой ценой?! Слепой сын, стонущий от боли, серое небо над королевством. Долгий-долгий дождь…
– Папа, ты не наказывай Мелвина, пожалуйста, – сказал принц, сжимая пальцы короля. – Он же не виноват. У него не было выбора, понимаешь?
Король несколько минут молчал, но все же ответил, не делая паузы в словах:
– Понимаю. И не накажу. Он ушел, сынок.
– Я попробую научиться жить слепым. Наверное… я постараюсь. Кто знает, вдруг однажды наше небо снова прочертят крылья Дракона. Теперь я знаю, папа, Дракон – это все мы: каждый человек, каждый камешек, каждая травинка нашего королевства. Может быть, я найду способ спасти всех нас.
Сопровождаемый конвоем огромных псов, я преодолел небольшой двор придорожной гостиницы «Чёрный альбатрос» и отворил двери. Тяжёлая сырая портьера, побитая молью, мазнула по лицу, и я чихнул.
«Придорожная» – неверно. Скорее, гостиница «приводная».
Долгие странствия привели в удивительный край, где среди синей глади разбросаны тысячи островов – больших и совсем маленьких. Между ними тянулись причудливые железные мосты и деревянные мостики, но самым верным средством передвижения были всевозможные судёнышки – от торговых красавцев-кораблей до домашних вёсельных плотиков и лодчонок. На одной из таких лодок я и причалил к островку, на котором стояло несколько бревенчатых и каменных жилищ.
Климат прекрасной водной страны не подходил мне. От постоянной духоты, сырости, влажности вперемешку со сквозными ветрами я простыл: в груди саднило, нос распух, глаза резало от яркой синевы пространства, и я постоянно щурился, моргал. Боясь обзавестись назойливыми мелкими жильцами, перестал заплетать косу, – волосы постоянно мокли. Теперь лохмы болтались по спине, выгоревшие до белизны.
