— А позволят? — пробормотал Сквара. — Им там, люди сказывают, велят родню позабыть…
«Мало ли что велят!» — хотел возразить Светел, но такие слова с набитым ртом не говорят. Он принялся торопливо жевать. Зубы тотчас заломило от холода. Вот что получается, когда жадничаешь и неправильно ешь.
— Ты за восемь лет позабыл бы? — спросил Жог.
Сквара помолчал, негромко ответил:
— Ни за что.
«А Лыкасик? — подумал Светел. — Забудет своих?..»
Отец покачал головой:
— Люди разное бают о том, что с уведёнными становится. Может, и не врут, что они мать родную потом идут убивать.
Светел наконец проглотил рыбу, но хвалиться памятью стало вроде незачем. Он нахмурился, сказал другое:
— Праведные цари не посылали матерей губить.
Жог тоже свёл брови, но по другой причине.
— Ты вот что, — строго напомнил он младшему. — Как придём, смотри, поменьше болтай. И в мыльню с чужими не соблазняйся!
Светел опустил голову, уронил золотые вихры на глаза:
— Не соблазнюсь, атя.
На самом деле за время дороги отец успел повторить наставление семьдесят семь раз. Всё знал младшего бессмысленным дитятком, неспособным усвоить сказанное однажды.
— А ты присмотри, — велел Жог старшему.
— Присмотрю, атя, — пообещал Сквара и взъерошил голову брату.
Сам он выглядел настолько близким подобием отца, насколько вообще это возможно. Только пока не вытянулся в рост и не нажил надо лбом серебряных прядей. Ничего: зато видно, каков станет красавец. Если доживёт, подобно Жогу Пеньку, до тридцати восьми лет.
— Не всех в воинское обучение берут, — сказал он больше затем, чтобы подбодрить младшего брата. — Да что впусте гадать. Вот придём, сами увидим.
Светел долго молчал, потом перестал хмуриться, спросил:
— А как думаешь, тётка Дузья пряничков напекла?..
У всякой матери болит сердце о детях. Даже если сама она уплывает в печальное белое небытие.
Когда случилась Беда, тяжко раненная Мать Земля напрягла последние силы — и населённая твердь растворилась множеством живородных ключей. Эти кипуны и теперь били сквозь погребальные пелены снега, источая вар, согретый сердцем глубин. Ключища, особенно крупные, собирали кругом себя всякую жизнь, звериную и людскую. В первый год после Беды целые деревни переползали ближе к теплу. Люди разбирали вековые избы, бревно за бревном везли на новое место. Теперь жизнь вошла в русло, худо-бедно наладилась.
То, что в Левобережье опять наехали котляры, иные толковали как верный знак возвращения спокойных, мирных времён. Кому был черёд собирать в дальний путь сына, гордились, устраивали веселье. Гнездари созывали в гости родню, ближнюю и не очень. Приглашали друзей. Даже дикомытов с правого берега.
