Но сейчас, хотя слова Рильке, возможно, кажутся мне еще прекраснее, чем когда-либо прежде, я не могу читать их, не испытывая тревоги. Я не могу забыть про собственных студентов, которые отнюдь не чувствуют того же, что, должно быть, чувствовал Молодой Поэт, когда получил эти письма в первом десятилетии прошлого века. Они не чувствуют того же, что чувствовали мы, когда ты задал нам эти письма в качестве обязательного чтения три четверти века спустя вместе с автобиографическим романом Рильке «Записки Мальте Лауридса Бригге». У них нет чувства, что Рильке обращается к ним. Напротив, они обвиняют его в том, что он изгоняет их из числа тех, кому адресованы его советы. Они говорят, что это неправда, будто писательство — это религия, требующая такого же беззаветного служения, как служение священника. По их словам, это нелепо.
Когда я рассказываю им легенду о смерти Рильке, и говорю, что возник миф, будто его смертельная болезнь началась, когда он уколол руку шипом розы — того самого цветка, которым он был одержим и который оказался таким важным символом в его стихах — они стонут, и один студент не может сдержать смеха.
Было время, когда молодые писатели — по крайней мере, те, которых мы знали, — верили, что мир Рильке вечен. Я согласна со своими студентами, что этот мир исчез, но в их возрасте мне никогда бы не пришло в голову, что он может исчезнуть, тем более на протяжении моей жизни.
Ничто не пробуждает в душе такой тревоги, как утверждение Рильке, что человек, чувствующий, что может жить, не занимаясь писательством, не должен им заниматься вообще. Должен ли я быть литератором? Это вопрос, который он предписывает студенту задать себе в самый глухой час ночи. Если бы вам запретили писать, вы бы умерли? (Слова, которые Леди Гага запечатлела в своем сердце или, по крайней мере, на своем бицепсе, где велела вытатуировать их в оригинале, то есть по-немецки.)
«Мы должны любить друг друга или умереть» — так другой поэт, Оден, когда-то закончил последнюю строфу того, что стало одним из самых известных в мире стихотворений, «1 сентября 1939 года». Но затем автор этого стихотворения начал презирать его и прежде, чем разрешить перепечатать стихотворение в антологии, он настоял на том, чтобы переписать его: «Мы должны любить друг друга и умереть». А еще позже, все еще мучимый совестью, он, несмотря на внесенное исправление, вообще отказался от этого стихотворения, поскольку оно, по его мнению, было безнадежно испорчено.
