Там было несколько скамеек, на которых сидели другие родственники, которые тоже не смогли опознать своих по номерам, выданным компьютером. Тут же находился солдатик. Он, не глядя на экран, давил кнопку на клавиатуре. Сидевшие люди смотрели всё подряд. Этот вариант был более или менее щадящим. Иначе родственникам надо было ходить по палаткам, а потом, когда потеплело, ходить по рефрижераторным вагонам в железнодорожном тупике, куда переместили тела. Можно только представить, что пришлось бы переживать людям после таких осмотров.
Мы обратили внимание, что через час-два у человека, который на экране просматривал страшные изображения, обычно наступало притупление чувств. Он таким образом настраивался уже на выполнение главной задачи — опознание. Хотя все, конечно, находились в предаффектном состоянии. Сидят они, смотрят, смотрят — и вдруг какая-то мамочка говорит: «Стоп!». Солдат останавливает картинку или возвращается назад. Она узнаёт своего сына. И тут наружу выплёскивает всё то горе, что у неё накопилось. У других женщин происходит то же самое, и начинается страшное хоровое рыдание. Обычно тут же объявляли перерыв. Мужики пытались выйти хотя бы на десять минут, якобы чтобы перекурить. Но, как правило, в этот момент они тайком бутылку доставали и прикладывались к горлышку.
Нам, тем, кто организовывал эту работу, родственники были очень признательны. Они понимали, что если бы мы были в таком же загрузе, как они, то работа бы очень быстро встала. Ведь мы находились в такой обстановке неделями и месяцами. Я, например, пробыл там почти три месяца. Мне их хватило за глаза. Потом надо было, как говорится, со «стакана слезать». И если эксперт возвращался с такого мероприятия без невроза, то это просто сказка. Но всё равно какое-то нервное повреждение происходит. И если бы не народный антидепрессант, то дело могло дойти и до психоза. Мой коллега, который работал в Моздоке, жаловался, что каждую ночь во сне у него эти картинки перед глазами проходят. Хотя он работал только с повреждениями и просто фиксировал их. Но есть одно «но»: к нему попадали тела тех, которых «духи» пытали.
Ничтожность человеческой жизни была настолько явной, настолько наглядной, настолько концентрированной! Я не был уверен, что я крещёный. Поэтому, когда во второй раз я поехал в Новочеркасск для монтажа видео, то пришёл в кафедральный собор и обратился к батюшке. Он оставил все свои дела и отвёл меня в крестильную, где я принял крещение. А через неделю я уже стал крёстным отцом для Ковалёва Андрея. Его крестили в той самой комнате, где происходил просмотр. Местный священник поставил табуретку, на неё — миску, и в таких походных условиях крестил Андрея.
